Явдат Ильясов - Заклинатель змей

— Кто знал, что он с червоточиной? — пожал изрубленными плечами Змей Благочестия.

— В них всех сидит от рождения проклятый мужицкий дух. Травить! Глушить! С первых дней приучать к хашишу.

— Тогда и вовсе не будет проку.

— Э! Раз в жизни смогут нанести удар. На что они больше нужны?

— Но…

— Но к женщинам — еще строже не допускать. Жирно кормить. Чтоб бесновались, как скоты в течку. Сатанели, мечтая о райских девах. Чтоб у них не заводилось мыслей, опасных для нас. Нам не нужны задумчивые. Учти это, когда будешь готовить к делу новых людей.

— Учту. Но у нас в запасе — Влюбленный Паук. Визирь, по всему видать, не умрет. Повторим попытку?

— Зачем? Предупреждение сделано. Будем теперь пожинать плоды. Мы потеряли двоих, — я за них с Меликшаха два каравана золота взыщу. Бедный Яростный Шмель! Он-то зачем раскрыл себя?

— Озорной Клоп говорит: Скорпион был настолько ослаблен, что не убей его Шмель, юнец бы не выдержал пыток и выдал султану все наши тайны.

— Хвала Яростному! Он до конца остался мне верен. Дай бог ему и впрямь проснуться в раю.

— Есть еще Сухой Чертополох с его распрекрасной дочерью…

— Молчи о них! Забудь!

— Забыл.

— Звездочет?

— Неподкупен. Он — блаженный.

— Все равно оплетем.

— А этот, который… бей Рысбек. С ним что делать?

— Он здесь не нужен.

— Ест и спит, спит и ест. Женщин ему поставляй. "Райские девы" плачут от него. Прогнать? С ним уйдут его люди.

— Его люди — нужны. Хорошие добытчики скота.

— Как же их отделить? Не может человек умереть в гостях у Хасана Сабаха! Мусульмане ездить к нам перестанут.

— В гостях не может. Но может, выбравшись с горсткой самых верных людей на прогулку, попасть в засаду к султановой шайке.

— На прогулку?! Хе. Его с боку на бок еле перевернешь.

— Пусть присмотрит себе в икту одно из окрестных селений.

— О! Тут он сразу встанет. Но султанова шайка… откуда ей знать, когда и где он проедет?

— Разве нет у султана в наших краях… доброжелателей?

— Найдутся, пожалуй.

— Должны найтись.

Через десять дней бей Рысбек, катавшийся в легкой повозке, попал в засаду и был убит в короткой стычке. Его тяжелую голову увезли в Исфахан. Так Рысбек, недовольный всеми на свете, получил в бессрочную икту не какую-то захудалую мастерскую, а весь рай небесный с его вечностью, обильной едой, чистой водой, золотыми деревьями и нагими гуриями в придачу.

***

Омар, лечивший визиря, делал ему перевязку, когда проведать страдальца пожаловал сам Меликшах.

— Ну что, будет жить? — спросил царь напролом, не стесняясь ясных визиревых глаз, — Низам аль-Мульк, хоть и морщился, терпеливо и даже усмешливо сносил боль.

— Милостив бог, — смиренно ответил Омар, не отрываясь от дела. — Горячка проходит. Его светлость проживет много лет.

— Не останется сухоруким? Кость-то перебита.

— Мощь воина — в правой, не в левой, руке, — поспешил Омар сгладить неловкость.

Они, звездочет и царь, еще не встречались так близко, — лишь на пышных приемах, пирах, средь множества разных людей. Только теперь Омар сумел разглядеть его как следует.

Молод султан. Лет двадцать ему или чуть больше. Смуглый, носатый, глазастый, он похож на кого угодно — араба, перса, армянина, но никак не на тюрка. Тюрки огузской ветви, из которой туркмены, еще на Сейхуне сильно смешались с древним оседлым населением.

Это очень интересно (Омар наблюдал в Бухаре) — смешение народов двух рас, узкоглазых тюрков с таджиками и персами, близко родственными между собой. Оно происходило двумя путями: прямо через здешних женщин, и косвенно, посредством неизбежного перехода местных жителей на язык многочисленных завоевателей.

Тюрки издревле, с гуннских времен, проникали из Сибири в западные страны, оседали у рек и морей. Те, что ушли за Волгу, слились с окрестными светлыми народами и, большей частью, выцвели сами, почти утратив степной облик. В Туране, в Иране от них тоже рождался новый народ, на редкость красивый — что было особенно ярко видно у женщин.

Но, перенимая у коренных жителей полезные навыки земледелия, грамоту, даже напевы и танцевальные ритмы, пришельцы с востока, вместе с тем, к сожалению, теряли кочевую бесшабашную щедрость, широту души, веселую беспечность и приобретали расчетливость и бережливость, переходящую часто в черствость, скупость, досадную мелочность. Сохраняя, однако, как в данном случае, степную неотесанность.

— Меч державы — царь! — строго заметил султан. — Визирь ее щит. А щит надлежит держать в левой руке.

— Да, конечно, — согласно кивнул Омар, заканчивая свою работу. — Кто спорит? Была бы только голова над ними, и над левой рукой, и над правой.

— Голова над ними — аллах! — И, не найдя, что к этому добавить, царь нетерпеливым движением выставил Омара за дверь. — Хорошо лечит?

— Хорошо, — тихо ответил визирь. — Чем встревожено ваше величество?

Меликшах, беспокойно расхаживавший перед его ложем, встрепенулся:

— Как чем? Разве не видишь, что творится у нас? На себе испытал. Я подыму все войско, осажу Аламут — и кожу сдеру с проклятого Сабаха! Неужто мы не разнесем его убогую крепость? Не такие брали твердыни. У него и войск-то путных нет.

— Не надо! — скривился визирь. — Мощь Сабаха не в жалкой твердыне его и не в ничтожном его войске. Она в ином, как мы знаем. Уж теперь-то хашишины не станут остерегать: «берегись», прежде, чем кинуть в меня или в тебя, сын мой любезный, тесло или нож, метнуть стрелу, подсыпать яду. Остерегли уже. Не забывай: кто-то из них — у нас во дворце. Кто, нам не удалось узнать. И, может, мы так и не узнаем, кто. Пока он не убьет кого-нибудь из нас. Но, пожалуй, и тогда не узнаем. Сей не станет себя раскрывать, все сделает тайно. Ах, если б узнать!.. Конечно, это один из конюших, сокольничих, постельничих, чашников, псарей, стремянных и множества прочих дармоедов. Всю эту ораву надо исподволь сменить. Брать проверенных, верных, таких, как твой сородич Ораз.

Так что, — устало вздохнул визирь, — будем пока жить с Аламутом в мире. Платить щедрую дань. До лучших времен.

— Я бы их всех!.. — Султан укусил себя за стиснутый кулак. И уже чуть спокойнее: — Явились святые отцы из Нишапура, от шейх уль-ислама, главного наставника в делах веры. Может, мы зря, — султан нерешительно остановился перед визирем, — затеяли эту… обсерваторию? Богословы в обиде на нас: "Сколько средств государь тратит на никчемный Звездный храм. А медресе, мечети, ханаки прозябают в горькой нужде…"

— Знаем мы их нужду! Доводилось бывать в ханаках. Звездочеты нужны государству не меньше, чем богословы. Если не больше. Но будь по-ихнему: я построю для них медресе. Лучшее в мире. Вот поднимусь и построю за свой счет в Багдаде.