Петер Пранге - Княгиня

— Какой оригинальный и чудесный замысел! — медленно проговорила Кларисса. — Когда же вы начнете работы?

— Я попытался зрительно расширить помещение, — пояснил Франческо.

Она подняла взгляд от листа бумаги. На лице его была гордая и в то же время застенчивая улыбка. Вернулся прежний Франческо Кастелли.

— И это вам удалось, синьор Кастелли. Значит, все же не зря я ехала к вам!

Вдруг девушку охватило неизъяснимое желание сделать ему подарок. Сняв с шеи крест, тот самый, в котором прибыла сюда, в Рим, она вложила его в ладонь Франческо.

— И еще у меня к вам будет одна просьба, очень большая просьба.

Кларисса колебалась.

— Вернитесь в собор, — решительным тоном, глядя ему прямо в глаза, произнесла княгиня. Она чувствовала, что архитектор собрался ей возразить, и крепко сжала его ладонь с крестом. — Вы обязаны туда вернуться! Ведь алтарь и ваш тоже! И если сейчас вы откажетесь от него, откуда люди потом узнают, что и вы вложили в него часть своей души?

Кастелли пристально смотрел на лежавший у него на ладони крест, затем поднял взор на нее.

— Вы за этим и пришли? — спросил он. — Вас Бернини прислал?

— Бернини? Прислал меня? С чего вы взяли?

Лицо архитектора потемнело, лоб прорезала знакомая складка.

— «Стрела пронзила сердце мое… Неисчерпаема была сладость боли той, и любовь захватила меня без остатка…» — негромко произнес он.

Услышав эти строки, Кларисса вздрогнула и невольно опустила взор.

— Так… значит, это вы были тогда у дверей?

— Мне знакомы труды святой Терезы. А тогда я пришел к вам принести проект.

Кларисса лишилась дара речи. И вдруг поняла все: отчего он не приходил к ней все эти недели, откуда резкий тон, отчего он отверг ее дружбу. От охватившего ее чувства растерянности девушка не могла вымолвить ни слова.

— Разумеется, — заключил он, возвращая крест, — это он вас ко мне подослал. Прошу вас, уйдите и оставьте меня одного.

Собрав все свое мужество, Кларисса посмотрела ему в лицо. Лицо Франческо оставалось каменным, в глазах стояла безграничная печаль. Глядя на это лицо, Кларисса поняла, какую страшную ошибку совершила. Как ее теперь исправить?

Колокола собора Святого Петра уже призывали к вечерне, но никто из рабочих и ремесленников не выпускал из рук инструмент. Многоголосой тарантеллой звучал перестук молотков скульпторов и каменотесов, в кровь разбивавших руки ради выполнения папского заказа, а десятки чертежников, согнувшись в три погибели, корпели за столами — папа не знал устали, изобретая для них все новые и новые задания.

Лоренцо чувствовал себя ужасно одиноким. Через несколько недель после того, как Франческо ушел со стройки, внезапно умер отец. Едва его не стало, Лоренцо понял, как много тот успевал делать на стройке: преклонные годы не мешали Пьетро следить за работой чертежников, организовывать доставку мрамора, руководить каменотесами и скульпторами, украшавшими фасады палаццо Барберини и собора Святого Петра. Старик Бернини не чурался порой и сам взять в руки долото, если время поджимало. И всегда был готов помочь своему сыну Лоренцо советом и делом, и, надо сказать, всегда как нельзя кстати.

Будто проклятие обрушилось на голову Бернини. С тех пор как Лоренцо взгромоздил Смерть в обличье скелета на этот катафалк, костлявая время от времени демонстрировала свой зловещий оскал повсюду. Не стал исключением и папа римский. За короткое время на жизнь понтифика покушались дважды: первым был некий падре, отец Орзолини, попытавшийся отравить папу гостией, затем двое нищенствующих монахов, усмотревших в размахе деяний папы не благодарность Создателю, а олицетворение гордыни и высокомерия его земного наместника, изготовили восковую фигуру его святейшества и с проклятиями предали ее огню, свершив символическую казнь папы. Заговорщики вскоре были найдены монсеньором Памфили и обезглавлены уже не символически, а вполне реально, однако инцидент сей послужил напоминанием, что и он, папа, не вечен в мире этом. Что и подвигло понтифика в возрасте неполных шестидесяти лет заказать для себя склеп.

Хотя до завершения алтаря было еще далеко, Урбан пожелал осмотреть его модель в текущем месяце. На счастье Лоренцо, его ассистент Франческо успел выполнить нишу у главного алтаря, для которой Урбан даже пожертвовал свой церемониальный трон епископа Рима. Готовы были и цоколь, и фронтон, так что Лоренцо осталось дорисовать лишь надгробный памятник. Усевшись за столом чуть поодаль от чертежников, он набросал фигуру святого отца в момент благословения и в сопровождении двух аллегорических фигур — Справедливости и Милосердия. Центр композиции составлял образ Смерти, стыдливый и в то же время горделивый. Ах, если бы здесь был Франческо! С каждым днем Лоренцо все сильнее не хватало Кастелли: его добросовестности, старательности, даже упрямства — вкупе с постной физиономией мула. Потому что Франческо, не считая отца Бернини, был единственным, с которым Лоренцо связывали сердечные узы.

Внезапно стук молотков стал стихать.

— Чего вы там? За работу! — прикрикнул на рабочих Бернини. Подняв глаза, Лоренцо увидел перед собой донну Олимпию. — О, донна Олимпия! Какая честь и какая радость видеть вас здесь!

Вскочив из-за стола, Лоренцо отвесил глубокий поклон.

— Луиджи! Маттео! Кресло для синьоры! — громко велел он рабочим.

— Вы работаете над папским склепом? — поинтересовалась донна Олимпия, бросив взгляд на эскиз. — От души надеюсь, что его святейшество уже оправился от пережитого потрясения.

— Вчера лейб-доктор делал папе кровопускание, дабы изгнать злые силы, — ответил Лоренцо. — Но за столом он уже снова был бодр и разговорчив. Очень много хорошего высказал в адрес монсеньора Памфили, которому безмерно благодарен за умело и своевременно раскрытый им заговор и которому вскорости намеревается вручить мантию кардинала.

— Возможно, — пробормотала донна Олимпия, не отрывая взора от эскиза. — А что за пчелы вот здесь, над надгробием? Уж не пчелы ли это из герба Барберини? Снуют вокруг, будто в поисках заснувшего вечным сном господина. — Она повернула к Бернини лицо в обрамлении черных волос. — Вы ведь можете рисовать и голубей?

— Синьора имеет в виду Святой Дух?

— Я имею в виду голубей из герба Памфили, — с улыбкой ответила донна Олимпия, усаживаясь в предложенное ей кресло. — Но оставим это, я пришла другое обсудить.

Дождавшись, пока Маттео и Луиджи удалятся па почтительное расстояние, донна Олимпия заговорила:

— Я хотела попросить вас об одном одолжении, синьор Бернини. Речь пойдет о личной просьбе.

— Я готов выполнить любую вашу просьбу, донна Олимпия, — заверил Лоренцо, подавая ей бокал апельсинового сока, поднесенного учеником.