Родион Феденёв - Де Рибас

– У наших генералов тактика не военная, а придворная, – зевая, отвечал Кирьяков. – Если бы генерал-майора не остановили, кому жезл? Кому вся слава? Ему. Нет, Каменский до этого никогда не допустит.

– Но здравый смысл?…

– Ищи ветра в поле.

– Значит, мы не наступаем?

– Каменский приказал отдыхать неделю, – взбивая сенник, отвечал Кирьяков. – Провианта мало.

– Да где же его взять, как не в Шумле?

– Румянцев пришлет. Вот и ждем.

Фельдмаршал Румянцев был разгневан. Писал Каменскому, что не дни и часы, а моменты решают дело. А Каменский не только упустил момент, но и намертво стоял лагерем, и войска доедали остатки провианта. В конце недели бездействия в лагерь под Кузлуджи прибыли подводы, и интендант побежал в штаб с ведомостью на 3388 четвертей сухарей. Каменский, очевидно, засовестился и отправил полторы тысячи четвертей в отряд Суворова, у которого провианта не было вообще. Суворова с этим отрядом отправили с глаз долой, но с задачей оседлать дорогу между Шумлой и Варной.

Досада и раздражение всем происходящим, а вернее, непроисходящим, так удручали Рибаса, что, участвуя в сражении при селении Эни-базар против пятитысячной конницы Дагесналы-сераскир-паши, он скакал на своем арабчонке, как во сне. Подполковник Любимов с двумя эскадронами обошел селение и врезался в тыл рукопашной схватки. Волонтер, стиснув зубы, рубил саблей направо и налево. Страшная кровавая сабельная работа кончилась к вечеру. Путь на Шумлу был открыт. Рибаса до ночи рвало кровью, пока Бенигсен не влил в него водку, и волонтер заснул.

Наутро пришел проводник, и полковник Розен поднял полк на марш в обход визирской Шумлы. Но на следующий день авангард наскочил на неприятеля силы неисчислимой. Решили повернуть назад, но были встречены турецкими пушками. Полк оказался в окружении. Спешились в поле, костров не жгли и ждали своей участи. Бенигсен повалил проводника на землю и отсек ему голову. А на следующее утро сюрприз: никакой турецкой рати вокруг. В чем дело? Разведчики возвращались из поисков, не обнаружив даже признаков неприятеля.

И только прискакавший штаб-офицер Каменского разъяснил ситуацию. Визирь Муссин-Заде, удрученный поражением при Кузлуджи, не стал дожидаться в Шумле появления русских, а вывел двадцатитысячное войско и окружил полк Розена. Полк был обречен. Но визирь медлил, предполагая, что перед ним вся девятитысячная армия Каменского. А когда в визирском тылу замаячили гренадеры основных сил, он вернул свои войска в Шумлу.

Еще вчера обреченный на гибель полк воспрянул, двухдневным маршем обошел ставку визиря и захватил дорогу на Адрианополь. Огни славы замаячили перед волонтером де Рибасом. Бенигсен поставил по заветной дороге пять постов по сто человек и вернулся в предгорье у Шумлы, где волонтер заботливо чистил щеткой своего коня.

– | Зачем нам визирь? Зачем нам его ставка? – вопрошал Рибас, окатывая скакуна водой из кожаного ведра. – Собрать бы несколько полков. А дорога на Константинополь открыта.

– Константинополь? А зачем он нам? – пожимал плечами подполковник Бенигсен. Рибас в изумлении выронил ведро.

– Да вы что, подполковник? Объясните, наконец, зачем эта война?

– Война? – Бенигсен отобрал у волонтера щетку и принялся чистить сапожки. – Война, как всегда, ведется только для мира. И для мира, на выгодных для России условиях.

С этим волонтер никак согласиться не мог, но задумался.

Тем временем полки Каменского маневрировали у визирской ставки под Шумлой. То сбивали турецкие посты. То захватывали провиант. То начинали траншейные работы, а потом вдруг бросали их и пятились от крепости. «Зачем?» – спрашивал волонтер. – Не лучше ли собрать войска в одну когорту и двинуть ее на Константинопольские мечети. Дорога за нашими передовыми постами свободна». Но шестого июля Каменский получил приказ Румянцева и курьерами распространил его в полках: не предпринимать никаких существенных военных действий. С турками идут переговоры о мире. Беннгсен оказался прав: командование интересовала не окончательная победа, а выгоды.

Стало известно, что визирь Муссин Заде подписал договор о мире и, минуя русские посты, отправился в Константинополь к султану. Рибас, отбывший с донесением к Каменскому, не был свидетелем проезда, но когда вернулся в передовые отряды, с дальних постов Адрианопольской дороги прискакал казак, спешился и сообщил:

– Визирь помер.

Столь неожиданное и важное известие не оставляло времени уточнять: была ли смерть Муссин Заде естественной или противники мира помогли ему встретиться с аллахом – Бенигсен и Рибас поскакали курьерами к ставке Румянцева в Кучук-Кайнарджи. На ночевку стали у левого крыла флага Суворова, где волонтер безуспешно пытался разыскать Кирьякова. У костра офицеры гренадеры вели разговор о вечном мире.

– Если замирились, то уж навечно, – сказал один. – И турки устали воевать. Четыре лета в крови.

– Что с того, – возражал другой. – Суворов говорит: мир вечный, как таракан запечный. Топни сапогом – он и затрещит. У турок польские части против нас стоят. Им замиряться не с руки.

– Да всей Европе не с руки. Там спят и видят, чтобы мы тут вместе с османами костьми легли. У вечного мира век короток.

На вопрос Рибаса о Кирьякове, гренадеры переглянулись.

– Не тот ли это капитан, что в засаду попал?

Слово за слово, и Рибасу стало ясно: Петруччо Кирьяков, незабвенный грубоватый душевный приятель ливорнских, чесменских и лейпцигских дел погиб уже после заключения мира от ружейного огня из засады, когда его рота искала в окрестностях Эни-базара неотравленные колодцы. Удрученный этой печальной новостью, волонтер отказался от поминальной чарки и лежал без сна до утра. Но что поделаешь? Эта нелепая война увенчалась не менее нелепой смертью человека, который не успел стать другом, но надежность которого заменить было некому.

Лагерь Румянцева при Кучук-Кайнарджи напоминал веселый, пьяный и праздный улей. С десятого июля, когда был подписан вечный мир, не переставая играли оркестры и прибывали от армий генералы и офицеры, столы, расставленные между палаток, постоянно обновлялись блюдами, винами и тостами. Адъютант фельдмаршала подробно расспросил курьеров, но в голубую шатровую палатку Румянцева не допустил. Во-первых, тут уже знали о смерти визиря, а во-вторых, считали, что мир – дело вполне решенное, и султан на попятную не пойдет, ибо турецкие войска уже не способны ни к каким действиям, кроме молитв и пиршеств с бараньим чоп-кебабом.

В офицерской круговерти вокруг штабных палаток волонтер повстречал петербургских знакомцев. Пили за черно-оранжевую ленту над золотым с белой эмалью крестом Святого Георгия, что украсил грудь майора Петра Палена. Юрий Владимирович Долгоруков усадил волонтера за стол, предложил: