Родион Феденёв - Де Рибас

– Намедни у меня знатная ассамблея была. Гордая знать съезжалась. Вот я их и заставил возле каждой двери мне поклоны бить!

Он велел приготовить приезжим комнаты, за обедом угощал русскими кушаньями: богатыми щтями с курами, свиным лбом под хреном и щтявным квасом, пенившимся, как шампанское. Во время обеда заезжий купец был поставлен у стены с приказом: не моргать час – тогда просьбу его о ссуде Демидов обещал удовлетворить. Возле купца он поставил камердинера, и тот смотрел: не моргает ли купец, а сам Прокопий подбегал к нему, махал руками у его лица, чтобы купец не выдержал испытания.

– Это что, – говорил Демидов, возвращаясь к столу. – У меня один малый взялся целый год в постели пролежать. Его кормят, поят, а он лежит. Я ему, если год выдержит, десять тысяч дам. Четвертый месяц уже лежит, негодяй. Хотите взглянуть?

Гости отказались, а наутро решили осмотреть Москву да и уехать от хлебосольного сумасшедшего барина. Но и после того, как побывали в Кремле, проехались по улицам-садам, на Никитской вновь столкнулись с чудачествами Демидова. Прокопий Акинфович сидел в экипаже, кучер которого и два форейтора были в очках. Это еще куда ни шло, но и замученный мерин, впряженный в экипаж, ковылял по улице в громадных очках. Этим Прокопий смеялся над московскими модниками, носившими очки при хорошем зрении.

В Киеве путники не задержались, а за Миргородом дорога вдоль реки Хорол шла прямо на Кременчуг – столице Потемкина. Но ближе к Голтве стали попадаться войска, и от лейтенанта-драгуна путники узнали, что генерал-аншеф Юрий Владимирович Долгоруков вывел своих легкоконников на учения. Шатер его стоял у слияния Хорола и Голтвы. Узнав своих приятелей по Средиземноморью, Долгоруков по своему обыкновению сказал без обиняков, широким жестом указав на войска:

– Театр готов. Представление начнется в срок. В зрителях я нуждаюсь.

За ужином он удивлял не меньше, чем Прокопий Акинфович. Абсолютно серьезно доказывал необходимость пополнить Смольный монастырь девицами из султанского сераля, говорил о том, что собрал роту драгун, в которой все левши и убеждал, что турецкие бани в русских селах сейчас самая необходимая вещь. Рибас даже подумал, что он пьян совершенно, но Юрий Владимирович проявил трезвый ум и память, сообщив, что бывший командир Рибаса по Дунаю Каменский губернаторствует, Суворов в Астрахани готовит персидский поход, а Гудович стоит с полками в Малороссии.

На учения они не остались, а через день въехали в Кременчуг. Потемкина тут не было. Он роскошествовал в Северной столице, а в южной кременчугской от его канцелярии то и дело по ступенькам сбегали курьеры, прибывали новые, суетились – складывалось впечатление, что за околицей идет война. Канцелярский полковник принял Рибаса холодно и путанно объяснил:

– Ваш полк сейчас на реке Самаре, в местечке Новоселица, это возле Екатеринослава Первого на Кильчени, но теперь он зовется Новомосковск.

Рибас ничего не понял, попросил карту, и выяснилось, что из-за нездорового местоположения при впадении реки Кильчени в Самару город Екатеринослав начали строить заново, на Днепре. А бывший Екатеринослав переименовали в Новомосковск, в нескольких верстах от которого выше по течению реки Самары и располагалась Новоселица. Там и стоял Мариупольский легкоконный полк.

В это время в окнах канцелярии мелькнула открытая коляска, а во дворе спешивались до десятка всадников. Ординарец доложил канцелярскому полковнику, что из Херсона прибыл генерал Ганнибал, и вскоре друзья услыхали в коридоре его быстрый громкий говорок.

– Вот где встретиться довелось, – сказал Иван Абрамович, сразу признав своих давних знакомцев, и тут же обрушил на канцеляристов поток упреков и требований. Через час, устроившись в комнате каменного дома напротив, Рибас зашел в канцелярию, где Ганнибал все еще изливал свою досаду на нехватку в Херсоне плотников, столяров, черепичников, конопатчиков, пильщиков и красильщиков. Два года назад Ганнибал начал строительство Херсона, а мастеровых недоставало, материалы задерживались у Днепровских порогов, где судоходство было возможно лишь в паводки. Не задерживаясь в Кременчуге, Ганнибал отправлялся именно на пороги, чтобы лично распечь офицеров за медлительность взрывных работ. Рибас и Виктор поехали с генералом.

– Кругом беда, – говорил Ганнибал. – Лес, барки из Новомиргорода с кирпичей держат пороги. Сахарный завод Масленникова встал – тростник не привезли. На Бахмутских соляных варницах дров нет. Крестьяне бегут. Раньше сюда, в Запорожскую сечь бежали. А как сечь разрушили да сожгли, отсюда бегут. И, главное, как бегут! Потемкин распорядился: если беглые вернутся из-за кордона – им полное прощение, свобода, освобождение от податей. Поэтому крестьяне да казаки сначала за кордон империи бегут, а оттуда уже назад и – вольными становятся.

Скопление судов у порогов было велико. Лодки связывались вереницами, впрягали лошадей и тащили волоком многие версты. На Днепре, в пенных бурунах на самой быстрине едва виднелись плотики, чудом заякоренные, а с плотиков солдаты долбили в камнях отверстия, вставляли в них железные трубки с порохом, поджигали фитили и рубили якоря, чтобы успеть до взрыва унести ноги.

Виктор решил заночевать, а потом вместе с Ганнибалом сплавляться по Днепру в Херсон, а Рибас вернулся в Кременчуг и с пополнением в десять хорошо экипированных конников через мосты на Ворскле и Орели достиг Новомосковска, имея попутчиком купца в премьер-майорском чине Михаила Фалеева. Купец в военном чине? Как такое могло быть?

– Светлейший Григорий Александрович дает чины не за дворянство, а за дела, – объяснял Фалеев. – У меня тут кожевенная и свечная фабрики. Будете иметь нужду – всегда к вашим услугам.

В Новоселице о приезде полкового командира уже знали, господа офицеры собрались у каменного дома, где плац зарос буйной травой, и по очереди представлялись:

– Секунд-майор Иван Волков… Карл Вильсен – премьер-майор… Премьер-майор Михаил Рахманов…

– Надеюсь на ваше усердие и помощь, – отвечал Рибас и объявил сбор полка.

– Некого сейчас собирать, господин полковник, – отвечал Иван Волков. – Рядовые на полях, на работах.

– Собрать через три дня, – приказал Рибас.

Принимать полк было не от кого. Бывший командир Изотов умер в Крыму от оспы. Рапорт о состоянии полка привел Рибаса в уныние, а когда он проверил полковую кассу, то пожалел, что нельзя арестовать покойного командира. Назначив адьютантом грузина-поручика Ивана Баратаева, Рибас вместе с ним поселился в каменном доме в центре села. Через три дня полк, имеющий по списочному составу девятьсот человек, выстроился на плацу количеством вполовину меньшим. При конях было девяносто человек, остальные пешие. Одеты были кто во что горазд, палашами вооружена одна треть, коротких прусских карабинов, положенных по уставу, не было ни у кого. Рибас смотрел на неровный строй и почему-то вспоминал лихих петербургских барабанщиков-драгун в бирюзовых кафтанах с крыльцами и белоснежными обшлагами и лацканами.