Родион Феденёв - Де Рибас

Князь оказался прав – из Вены уже летело письмо курьерской почтой Иосифа II – Екатерине: «Получив известие, что один из слуг Ваших в Константинополе посажен в семибашенный замок, я, другой слуга Ваш, посылаю против мусульман всю мою армию».

На Совете среди генералов присутствовали Суворов, Долгоруков и Мордвинов. Потемкин сообщил о том, что Турция дала манифест о войне, сказал о союзе с Австрией, назначил Суворова начальником Кинбурн-Херсонского района. Затем обратился к Долгорукову:

– Ты, Юрий Владимирович, под Полтавой перед императрицей потешный бой показывал со шведами. И всех шведов перебил. А как по-настоящему воевать думаешь?

Юрий Владимирович ответил, как всегда, серьезно:

– Вы, ваша светлость, будете Петром Первым. А я для вас шведов всегда найду.

Никакого плана предстоящей кампании не было. Как поведут турки войну никто не знал. Но Потемкин решил опираться на две армии, которые еще предстояло сформировать. Екатеринославскую армию он взял под свое начало, назначив ей действовать на Кубани, в Крыму и в районе Буга. Вторую армию должен был сформировать опытный Румянцев-Задунайский в районе Киева. Левым флангом ей предписывалось опираться на армию Потемкина, правым поддерживать австрийцев. Беспокоило отношение к войне Польши, но начальник пограничной стражи поляков князь Потоцкий обнадеживал своими симпатиями к русскому двору.

Рибасу придали хорошо экипированную конную роту с пятью офицерами, и он то встречал прибывавшие полки, то принимал рекрутов, то отправлял конников принимать зерно, которое привозили из внутренних губерний. В Екатеринославе Фалеев привел к нему пятерых купцов:

– Хотят взять подряд на доставку и закупку хлеба.

– Откуда везти думаете?

– Да придется издалека. К Москве ехать надо.

– А в Польшу ехать за хлебом есть охотники?

Таковых не нашлось. Интендант барон Бюлер послал туда солдат с ямскими кучерами. Но все равно восьмидесятитысячной армии Потемкина в скором времени грозила бескормица. Доложили князю. Он объявил подушный сбор хлеба. С каждой души – три четверти ржи, полтора гранца крупы. Деньги из армейской казны текли рекой. Князь встревожился:

– Завтра последнюю рубашку придется на провиант выменивать. Отчего хлеб так дорог?

Этот же вопрос бригадир Рибас задал свалившемуся, как снег на голову, Афанасию Кес Оглы. Фабрику турецкого атласа он давно продал, занимался выгодными подрядами. Предаваться воспоминаниям было недосуг. Кес сказал:

– Сейчас, Рибас-паша, я вам приведу тех, из-за кого хлеб дорог.

Спустя четверть часа он притащил за шиворот двух купцов к экипажу бригадира.

– Это перекупщики. По дорогам хлеб скупают, а в Кременчуге запрашивают за него втрое.

Купцы же кричали, что первый перекупщик – сам Кес. Их отправили под розги. Афанасию Рибас-паша пригрозил:

– Смотри, Кес. Потемкин приказ издал: всех перекупщиков в кандалы.

– А я теперь подрядами на хлеб не занимаюсь, Рибас-паша. Я железо из Тулы везу.

Пекарни работали и день и ночь. Из свежевыпеченного хлеба тут же сушили сухари – их рукотворные горы, укрытые рогожей, скапливались у пекарен. Местом сосредоточия армии Потемкина был объявлен Ольвиополь на Буге. Туда первым делом отправляли хлеб. Но то не хватало фур, то волов. Потемкин вызвал бригадира:

– Поезжай в Херсон и в Ольвиополь. Готовь складские магазейны. О том, что увидишь и услышишь – сообщай.

В экипаже в сопровождении двух десятков легкоконников, проехав верст сто степью, под Александрией Рибас догнал рессорную коляску, в которой, привалившись на бок, спал генерал-аншеф Суворов. Заслышав голоса, он проснулся, пригласил бригадира к себе и приказал солдату-кучеру:

– Геть, геть, гони!

И понеслись экипажи по степи вдоль берега Ингульца.

– Коли вот так на турка не поспешим – быть беде, – сказал генерал-аншеф. – А спешим мы, как рак пятится.

– Вы в Херсон?

– И в Кинбурн! – Он надолго замолчал. Рибас недоумевал: зачем он понадобился генералу-аншефу? А тот, не отвечая на рассказы Рибаса о Новороссийских делах, заговорил о своем:

– Коли не упредим – застрянем, как мужик в колдобине. Распри – вот чего боюсь. Граф Румянцев – фельдмаршал. В первую турецкую Потемкин у него в волонтерах ходил. А теперь граф под Потемкиным ходит. Война таких счетов не понимает.

– Зато Румянцеву императрица дала право производить в чины до полковника, – сказал Рибас.

– Как бы считаться не начали! – генерал вдруг тонко рассмеялся. – А знаете, кто у турок главнокомандующий? Великий визирь! Пышно звучит. Да визирь этот совсем недавно в Египте зерном торговал. Никогда никем не командовал. А теперь у него под ружьем двести тысяч.

– Двести? – Рибас был поражен числом неприятеля.

– Больше. Больше! Но что с того? Мы под Кузлуджи дрались один против пяти.

– А я был под Кузлуджи, – сказал Рибас.

– Вот как. А что же я вас не помню?

– Я был волонтером в корпусе Каменского. Под Кузлуджи мы после вас пришли.

– Рад, рад, – сказал генерал. – И Каменский сейчас со своей дивизией к Бугу идет. А ваших мариупольцев, бригадир, я в Кинбурн на судах буду переправлять.

Так за разговорами, воспоминаниями на биваках миновали степь. В Херсоне возле Адмиралтейства расстались. Рибас устроил свою команду и а военном форштадте, тут же поселился и сам в отведенном ему каменном доме. Вместе с инженер-полковником Корсаковым осмотрел хлебный складской магазейн, условился, что завтра же начнут строить еще один, а когда решил встретиться с Мордвиновым, снова столкнулся на дворе Адмиралтейства с Суворовым.

– Вот что вам знать должно, – сказал генерал-аншеф. – В Очакове до двадцати тысяч турок. Поезжайте вверх по Бугу. Как там войска? Князю сообщите. Как бы османы на Ольвиополь не пошли.

Мордвинов был на Днепровском лимане, в Глубокой пристани, и Рибас немедля отправился по левому берегу Буга на Вознесенск и Ольвиополь. Останавливался у сторожевых постов, расспрашивал: не видно ли больших войск на правом берегу? Не ставят ли орудия? Не пытаются ли мосты наводить? Повсюду отвечали, что видели только конные турецкие разъезды. За Ингулом стали говорить о вырезанных турками казачьих постах. Понуждать офицеров строить хлебные магазины не приходилось – строили, рыли амбары, обкладывали камнем-дикарем, крыли камышом. Вернувшись в Херсон, Рибас сел было писать депешу Потемкину, но от адъютанта узнал, что князь три дня, как в Херсоне.

Потемкин с удобствами расположился во дворце, в котором недавно принимал императрицу. Августовский зной совсем не ощущался в прохладных покоях. Из дальних комнат слышался женский смех и звуки скрипки. Только что кончился обед, но князь отослал бригадира в столовую: