Эльвира Барякина - Белый Шанхай

– Как вы сказали? Даниэль Бернар? – ахнула Эдна.

– Да, он немец, раньше жил в Шанхае, даже занимался бизнесом, но потом присоединился к революции. Золотая душа у человека!

В небе затарахтело, тень на секунду закрыла солнце, и небольшой аэроплан зашел на посадку. Откуда-то выскочил огромный бассет, залаял, припадая на толстые передние лапы.

Эдна смотрела на аэроплан. Сердце ее билось. Она уже знала, кто будет в кабине.

– Пойдемте! – потянул ее за руку Джон.

Эдна отмахнулась от него.

Летный шлем, очки, парусиновая куртка… Даниэль – ее Даниэль! – спрыгнул на землю. К нему подбежали люди, он повернулся, и Эдна поняла, что он узнал ее.

Авиаторы встретили ее как родную.

– Пойдемте с нами чай пить! – приставал к Эдне кудрявый Пьер, бельгиец. – Иначе мы вас не отпустим!

И Эдна и Даниэль сделали вид, что они незнакомы.

Под «чаем» подразумевался целый обед, сервированный под навесом из пальмовых листьев. Маленькие слуги приносили одну плошку за другой – с рисом, с разжаренной тушенкой, с овощами.

Из уважения к даме все перешли на английский язык.

– Питаемся скромно, но здорóво, – сказал болгарин Константин. – Хотя от мороженого я бы не отказался. Мы тут скоро совсем одичаем.

Пьер перебил его:

– Мисс Эдна, вы ведь журналистка, да? Что творится на «материке»?

Она рассказывала, стараясь не встречаться глазами с Даниэлем. Он сильно похудел, загорел, коротко постригся. Комбинезон его был в масле, на рукаве – аккуратная штопка. И все равно в нем проглядывался безукоризненный джентльмен – то, перед чем Эдна никогда не могла устоять.

За все время он не проронил ни слова; Эдне мучительно хотелось упрекнуть его, растормошить, но она продолжала болтать с авиаторами.

Они не скрывали, что скоро начнется наступление.

– Карт нет, план перелета не разработан, единственный ориентир – железная дорога, а дальше лети как знаешь, – весело говорил чернобровый Сергей, из русских.

– И вам не страшно? – удивилась Эдна.

Сергей хлопнул по плечу соседа, блондина с выгоревшими на солнце волосами:

– Ничего, у нас есть Тальберг! Он рисует, как Леонардо да Винчи! Прямо в воздухе умудряется начертить схемы. По ним и будем летать.

Это были сумасшедшие люди. Все фронтовики, все молодые. Даниэль и сидевший рядом с ним механик Лемуан – тот самый, безногий, – были самыми старшими.

– Что я не видел дома? – усмехался Пьер. – Кому я там нужен? А здесь все кипит. Летишь по воздуху, смотришь вниз – и понимаешь, что вот отсюда, от реки с островами, расходятся лучи новой жизни.

Они делали то, что считали нужным, и ничего не боялись. Они не ждали, что их мечты осуществит кто-то другой. А что до риска – да черт с ним!

Метеоданных нет и не будет, погода меняется каждые тридцать минут – ничего, выдюжим. Вместо аэродромов – поля. Боезапас, горючее и запчасти перетаскивают по земле кули. «Зазеркалье, – вновь подумала Эдна. – Средневековье пополам с двадцатым столетием».

Может быть, в этом и было дело? Они собрались здесь, чтобы поиграть в средневековых рыцарей и робин-гудов? Где еще они найдут доступных королей, готовых озолотить победителей, и чернь, которую можно защитить от злого шерифа?

Сейчас они наперебой ухаживали за «прекрасной дамой» – это тоже вписывалось в сюжет пьесы.

«А ведь ни с одним из них нельзя быть счастливой, – с горечью подумала Эдна. – В их постановке есть только один главный герой, а роль женщины сводится к крикам „Спасите!“ и благодарному поцелую в финале».

После обеда она все-таки подошла к Даниэлю.

– Товарищ Бернар, я могу взять у вас интервью?

Он переменился в лице:

– Разумеется. Пойдемте в ангар.

Здесь было жарко и душно, столб света падал из открытой двери на крыло нового аэроплана.

Даниэль указал Эдне на перевернутый ящик:

– Садись.

Но она осталась стоять:

– Даниэль, мне нужен развод.

– Да, конечно.

Он был спокоен и тих, и уже за это Эдна готова была убить его. В ангар вошел Муха. Посмотрел исподлобья и сел у ног хозяина – как часовой.

– Даниэль, мне сказали, что ты поставляешь кантонцам оружие, – дрогнувшим голосом проговорила Эдна. – Ты не боишься, что их армия уничтожит все, что нам дорого?

– Ты переоцениваешь китайцев, – отозвался он. – Их солдаты – это нищая голытьба, нанятая по деревням за шесть – десять долларов в месяц. А офицеры почти поголовно – дети помещиков. Коммунисты хотят национализировать землю, иначе Россия не даст денег на войну. Но если Чан Кайши заикнется о переделе земельной собственности, китайские офицеры прирежут его. У них нет идеологии, только лозунги, за которыми не стоит конкретной программы. Причина этой войны в том, что китайцы не хотят жить, как раньше…

– Так почему ты с ними?! – перебила Эдна.

– Потому что я тоже не хочу жить, как раньше.

Эдна молчала.

– Не возвращайся в Шанхай, – наконец сказала она. – Я сделаю все, чтобы тебя расстреляли как изменника.

– Я не присягал ни одной из Великих Держав, – усмехнулся Даниэль.

– Но ты присягал мне! А с предателями на войне разговор короткий.

– Извини, я не хотел сделать тебе больно, – сказал он и пошел к выходу. Пес потрусил следом.

Поль Мари сидел в ангаре за ящиками, и они не видели его. А он слышал каждое слово.

Вечером Лемуан нашел Даниэля в мастерских и сказал, что он думает: если его жена исполнит угрозу, могут быть большие неприятности. Возможно, ему скоро придется ехать в Шанхай – и там его арестуют.

– Принес же ее черт! – в сердцах выругался Даниэль, но предпринимать ничего не стал.

Лемуан послал мальчика, чтобы тот проследил за Эдной. Мальчик сказал, что мисси купила билет на пароход, следующий до Гонконга, и собирается уезжать завтра. Джон Пратт, который ее привел, очень этому удивился – ведь она хотела взять интервью у Чан Кайши.

Весь вечер Лемуан сидел на пороге своего дома, чесал голову и думал. А потом призвал к себе Одноглазого:

– Сделай так, чтобы эта женщина нам не мешала.

В клубе шла лекция о текущем положении в стране. Лиззи сидела в третьем ряду и обмахивалась платком – солнце палило вовсю, и от него не спасали ни жалюзи, ни вентиляторы.

– …армия Гоминьдана захватила провинцию Хунань и двинулась к Янцзы, – говорил лектор, молодой военный корреспондент. На лбу его блестели мелкие бисерины пота; длинная указка бойко перемещалась вдоль огромной карты Китая.

В зале были преимущественно дамы. Лиззи смотрела на их лица: тревожные глаза, прикушенные губы.

– За последние месяцы в Шанхай вошло около ста тысяч беженцев, – продолжал лектор. – Они опасаются не столько Народной революционной армии, сколько отступающих северян. Из-за страшной засухи цены на рис выросли на девяносто процентов… В августе в водопроводе Чжабэя была обнаружена холера, результатом чего стала смерть более двух тысяч аборигенов.