Эльвира Барякина - Белый Шанхай

Нину снедало любопытство: ей хотелось посмотреть на большевиков. До Ханькоу плыть несколько дней – наверняка с ними можно будет познакомиться. А что, если они действительно распознают в ней «буржуйку»? Надо было попроще пальто взять: каракулевая шуба – не самое пролетарское одеяние.

После ужина Нина вышла на палубу. Сыро, промозгло. Прошлась несколько раз от носа до кормы. Вахтенный матрос провожал ее взглядом, но ничего не говорил.

Большой иллюминатор кают-компании был ярко освещен. Внезапно он раскрылся, и оттуда пахнуло табачным дымом.

– Дайте глотнуть свежего воздуха, а то накурили – хоть топор вешай! – послышался веселый женский голос.

Нина встала на цыпочки, чтобы получше разглядеть, что там происходит. Вокруг стола сидели трое мужчин и толстая темноволосая женщина лет тридцати пяти.

– Ну, что петь будем? – спросил бледный очкарик с гитарой.

Фаня Бородина (верно, это была она) затушила окурок в консервной банке:

– Давай «Марш дальневосточных партизан». – И первая затянула, отбивая такт на колене:

Нина изумилась. Песню на ту же мелодию пели белогвардейцы – еще в 1919 году:

Надо же – музыку передрали. Но коммунисты пели хорошо, дружно.

Как давно Нина не была на таких посиделках – с гитарой, с чаем в граненых стаканах и узорчатых подстаканниках, с пиленым сахаром на блюдце!

Фаня подошла к иллюминатору.

– Что вы там стоите одна? – произнесла она на хорошем английском.

Нина смутилась, отпрянула.

– Идемте к нам!

– Я русская.

Мужчины в кают-компании переглянулись.

– Из белых эмигрантов? – спросил тот, что с гитарой.

– Да.

– Ну тем более идите сюда, – махнула рукой Фаня. – И вам, и нам интересно поглядеть друг на друга. Чай пить будете?

Феликс – в шинели, в офицерской фуражке – сидел на бревне и смотрел, как солдаты переправляются на южный берег Янцзы.

Сегодня с утра из штаба русской группы войск прислали бумагу: «Обращать внимание на жителей в тылу, особенно на рабочих и женщин». И здесь же: «Строго воспрещено вступать в сношения с женщинами, так как они распущенны, что может привести к плохому концу».

Офицеры целый день потешались: «Близко подходить не будем, но без внимания не оставим».

«Сами как шлюхи подзаборные, – думал Феликс. – Служим паршивым китаезам, погибаем черт знает за что».

Белогвардейцы прибывали в армию генерала Собачье Мясо из Маньчжурии, из Пекина, из Тяньцзиня. Ехали с одной мыслью: «Возродим белое воинство, побьем китайских большевиков, потом за своих примемся». Какое там! В мае 1926 года командиру отряда Нечаеву оторвало ногу. Пока он лежал в госпитале, офицеры перегрызлись между собой. Многие пили: на поставках спиртного адмирал Трухачев, советник Меркулов и командир 65-й дивизии генерал Чжао делали большие деньги.

С харчами беда: интенданты нарочно закупали продукты у спекулянтов – за взятки. Оружие разнокалиберное, из четырех горных орудий два негодных, из шестнадцати пулеметов семь можно отправлять на свалку. Все изношено, прицельного огня достичь невозможно.

Повезло в том, что генерал-майор Костров, командир броневого дивизиона, знал Серафима по прежним временам. Он добился, чтобы его восстановили в сане и назначили к нему иереем. Феликс тоже напросился на бронепоезд «Великая стена» – в отряд прикрытия.

Пять вагонов-платформ, обсаженных стальными плитами. На каждом – дальнобойные орудия и пулеметы. Только здесь еще сохранялось подобие порядка; в китайских частях вовсе царил развал. Офицеры интересовались не тем, где находится противник, а тем, где, по данным разведки, хранились запасы продовольствия. Впрочем, с той, гоминьдановской стороны творилось почти то же самое.

Истоптанный берег, суета. Китайцы давились за право сесть в джонки. Прискакал отряд конников, командир стал лаяться с пехотинцами – ему лошадей надо было переправлять.

Феликс раздавил каблуком окурок. Отец Серафим – заросший до самых глаз, в ватнике, с повязкой Красного Креста на рукаве – подошел к нему:

– Ну, что слышно? Денег дадут или как? Пять месяцев задолженность – не шутка.

Феликс сунул руки в рукава – замерз на ветру.

– Собачье Мясо, верно, думает, что нам деваться некуда, – проговорил он зло. – Будем, как его узкоглазые, служить за еду.

Деваться действительно было некуда. Дрались не из-за денег, а чтобы протянуть еще один день. Тех, кто попадал в плен, перед смертью страшно пытали.

Раздался далекий пушечный выстрел. Феликс поднял голову: из-за излучины показался небольшой пароход.

Все пошло бы по-другому, если б на переправе случайно не оказался китайский адмирал Ху. До того как податься в адмиралы, он служил агентом Доброфлота в Шанхае и знал все русские пароходы на Дальнем Востоке.

Он первым по силуэту опознал «Память Ленина». Побежал, задыхаясь:

– Там советский пароход! Капитан Гроссберг – старый большевик, он прорывал топливную блокаду в Кантоне: возил туда нефть и уголь! А сейчас наверняка с грузом оружия идет!

Артиллеристы дали предупредительный выстрел, пароход встал на якорь. Проводить досмотр вызвался Феликс Родионов.

Поднявшись на борт, он допросил капитана и его помощников, полистал транспортные накладные: по бумагам выходило, что «Память Ленина» идет в Ханькоу за чаем, а в трюмах у него – запчасти для электростанции.

– Они в угольной яме прячут контрабанду, – подсказал адмирал Ху.

Феликс бросил накладные на пол.

– Седых, Неверов, начинайте обыск. Команду под арест, всех пассажиров собрать в кают-компании.

Лемуан наотрез отказался выходить из каюты.

– Я подданный Его Величества! – орал он из-за двери. – У меня право экстерриториальности!

Дела были плохи. Если белогвардейцы обнаружат, что он служит в армии Гоминьдана, – все: отдадут китайцам, а там порежут на кусочки. Фаня Бородина запросто могла выдать Лемуана.

В дверь молотили прикладами. Черт! И Одноглазого нет – помочь некому. Поль Мари дотянулся до иллюминатора, достал револьвер из кармана и выкинул за борт.

Задрал штанины, чтобы сразу увидели – беспомощный инвалид, никакого вреда от него не будет.

Дверь повисла на одной петле. Лемуан сделал страдающее лицо:

– Извините, господа, не мог открыть вам – ног нет… – И тут же замолчал, наткнувшись на суровый взгляд Феликса Родионова.

– Петренко, допросите остальных пассажиров. С этим я сам разберусь, – проговорил он.