Валерий Язвицкий - Иван III — государь всея Руси (Книги четвертая, пятая)

Набольший воевода, взволнованный и запыхавшийся, поспешно вошел в государев покой.

— Будь здрав, государь, — заговорил Патрикеев, — царь казанский Махмет-Эминь великих бед натворил. Токмо сей часец посла его принимал. Царь-то, по дурости своей, распутством и жадностью опять против собя князей казанских поднял. Разреши прочесть тобе кое-что из Эминевой грамоты, токмо то, где толково написано: «Мне изменил князь Содыр и переметнулся к Мамуку — царю Орды шибанской. На его сторону перешли князи казанские: Канымет, Урак, Агиш и Адыр — и с Мамуком идут на меня».

— Пошли для урока зятя своего, князя Семена Иваныча с судовой ратью, а конной — князя Василия Оболенского-Нагого с сыном Лександром, а иных воевод, какие им надобны, пусть они изберут собе сами.

— Топерь скажу тобе, государь, грозную весть. Наши лазутчики через финских и свейских доброхотов сведали, что Стен Стур, после разгрома полков князя Карла Кантакузена и его смерти в бою, послал челобитье к князю-магистру Данцига о ратной помощи через ганзейские города против наших воев, которые вторглись уж в Карелию и грозят разгромом лифляндских городов.

Иван Васильевич выслушал это донесение совершенно спокойно и сказал:

— Добре, Иван Юрьич, — хотят свеи с нами воевать, и мы еще повоюем. Ты помнишь, брат мой, что мы с тобой в Новомгороде еще про войну со свеями думали. Ныне у нас уже есть свои береговые ратные суда, и ратным кораблям Стен Стура и торговым коггам Ганзы будет топерь худо. Баяли мы с тобой также, что начинают свеи слабеть, сие вышло верно. Войско Кантакузена разбито. В Каянию, через Студеное море, в июне пойдут братья Ушатые со своими судовыми ратями, а понадобится — пошлем и Ушатым помочь: судовую рать из устюжан, двинян, онежан, важан и прочих приречных жителей по Двине, в Кемьскую губу. А вторую рать не забудь послать к Ньюслотту. И мы, смотря по ходу дела, всякий раз будем думу думать с воеводами нашими.

— Добре, государь, — спокойнее промолвил Иван Юрьевич, — прав ты. Потому от лазутчиков мне ведомо, смятение великое и в Лифляндии и у Ганзы.

В июне того же года по всем немецким землям прибалтийских стран разнеслась весть, что могучий государь всея Руси Иван Васильевич, наводнил своими грозными конными и судовыми ратями всю Карелию и все шведские владения в Финляндии.

В эту шведскую войну западноевропейские государи впервые увидели, испытав на себе, всю силу русских воинов.

Эти новые походы грозного государя после разгрома шведских войск в Саволаксе привели все прибалтийские страны в такой ужас, что сразу семьдесят три крупнейших ганзейских города из разных стран, а также ливонские земли, Колывань, Рига и Дерпт прислали своих послов к Ивану Васильевичу, государю всея Руси, бить челом о мире и об освобождении ганзейских купцов в Новгороде с их товарами.

Об этом взволнованно доложил государю в его покое набольший воевода, пришедший вместе с дьяком Курицыным.

Иван Васильевич выслушал их, казалось, равнодушно, но сказал, улыбаясь:

— Ну, вот и дождались того, о чем баил еще в Новомгороде.

— Когда и где, государь, — спросил Курицын, — посольство о мире принимать будешь?

— О мире баить будем на Нарове-реке, пониже Ивань-города.

Государь помолчал и добавил:

— А пошлем мы на съезд для сговора с немцами о мире Костянтина Григорьича Заболотского, да боярина Михайлу Степаныча Кляпика-Яропкина, а дьяки будут с ними Василий Григорьич Кулешин и Иван Васильевич Волк-Курицын, да стражи к ним из боярских детей девятнадцать человек со слугами. Опричь сего, пошлем мы на съезд князя Семена Данилыча Холмского с большим полком, боярина Петра Михайлыча Плещеева с передовым полком, да братьев Бороздиных — Петра и Василья Борисычей с правым и левым полками… Мыслю, на съезде сем все немцы и Ганза отойдут от свеев, а свеев мы так крепко в ежовы рукавицы возьмем, что они вборзе мира запросят. Ежели они сей часец ершатся еще, то более от бессилия и страха, чем от силы. Пыль в глаза пущают, а пороху у них уж давно нет…

В первых числах августа, по сведениям лазутчиков и доброхотов русских, от шведских финнов получены вести, что к приморской шведской крепости Або прибыло много больших военных шведских кораблей во главе со Стен Стуром, как доложил князь Патрикеев.

— А вести верные, Иван Юрьич, что во главе сам Стен Стур-то? — спросил Иван Васильевич.

— Мыслю, государь, хочет он сердце финских и карельских земель занять. Сиречь, занять то самое положение, когда ты в войне с татарами в Кременец передвинул свою ставку и главную рать. Хочет Стен Стур стать в такое положение, дабы в нужное время любой рати своей в Саволаксе и в Каяньской земле оказать помощь и некую тревогу вызвать у нас угрозой Новугороду.

— Добре, — молвил государь. — Напомнил ты мне о возможной угрозе свеев Новугороду от финских берегов. Мы там, чем могли, заслонились, Ивань-город построили, а главное, от моря через град Лугу до самого Пскова нами ратные заслоны поставлены из конных и пеших полков с пищалями. Мыслю, с сего финского берега ни свеи, ни ганзейские города на своих кораблях, опричь разбойного налета, ништо нам изделать не смогут.

— Ежели такой славный воевода, — сказал насмешливо князь Патрикеев, — яко князь Юрий Бабич-Друцкий, не убежит со страху, свеи никакого вреда новгородской земле, опричь разорения Ивань-города, не содеют.

Государь рассмеялся.

— Верно баишь, брате мой. Вся надежда моя на то, что воевода Стен Стур сам разумеет сие, а веры в то, что Бабич не побежит, у меня нет. О наших мыслях пошли грамотку во Псков наместнику нашему, князю Лександру Володимирычу Ростовскому, на всякий случай.

Патрикеев весело рассмеялся:

— Пошлю днесь же, государь.

Иван Васильевич неожиданно задумался и добавил:

— Шутку-то нашу о Бабиче князь Лександра уразумеет, а припиши к грамотке нечто поважней. Князь-то Ростовский — добрый воевода. Он уразумеет борзо, какое ратное дело там складывается. Верю, сам он ведает, что на большие корабли наших ворогов надо нашим судовым ратям нападать, зажигать или топить пищалями и пушками меж скал в темных местах. Он ведает, как и все наши судовые воеводы, что большие корабли, когда у них под бортами мелкие суда, они по ним из своих пушек бить не могут, а мелкие могут, и могут к ним приступать даже с крючьями и с лестницами. О сем довольно. Стен Стуру же, брате мой, пошлем иную грамотку, дабы не мыслил он, что в Карелии мы с него свои ежовые рукавицы сымем. Грамотку сию принесет ему наибольшая рать, чем все, которые стоят в Саволаксе и возле озера Улео, двойная рать из конных и судовых полков под воеводством таких воевод, как князь Данила Щеня, Яков Захарьич Кошка, князь Осип Дорогобужский, князь Федор Ряполовский, князь Василий Рамадановский, князь Телепня-Оболенский, боярин Димитрий Шеин, два брата Бороздины, да князья Воротынские и князь Иван Одоевский со татарами. Всего двенадцать славных воевод да с ними полки пушечников. И мыслю яз, свеи, яко Ганза со своими городами, мира запросят.