Валерий Язвицкий - Иван III — государь всея Руси (Книги четвертая, пятая)

— Кулага есть сладкая, кулага с калиной!..

В посадах же, кроме княжих бочек с медом, брагой и пивом, осаждает народ и кабаки государевы с зеленым вином, с водкой, что с ног валит и молодого и старого.

Подымаясь по красному крыльцу в горницы столовой избы, Иван Васильевич оглянулся на веселившийся народ и крикнул громко братьям своим:

— Сколь же веселья-то будет, когда мы все за един татар побьем! Станет Русь вольной, Бог даст, сгинет Орда!..

— Да здравствует вольный государь на Руси святой! — звонко крикнул дьяк Курицын.

Государь со всеми гостями своими уже садился за стол, и митрополит уж читал молитву перед трапезой, а могучие клики народа в честь государя все еще гремели по всем площадям и улицам московским.

Уйдя на время из столовой избы, где уж который вот день шел пир, Иван Васильевич заперся у себя в опочивальне с казначеем своим Ховриным.

На пиру во главе всех были братья оставлены, а распоряжения их выполнял верный дворецкий великого князя Данила Константинович.

— За что иное, а за пир яз спокоен, — с насмешливой улыбкой молвил великий князь, — а ты расскажи, как с казной моей, какие дела правишь?

— Ныне, государь, все подарки новгородские по спискам принял яз. Велики они! Почитай, пятая часть всей казны твоей будет, а с добычей-то и вполовину станет.

— Ну, сие все прибытки не моей, а государевой казны, — сказал с довольством Иван Васильевич. — Токмо у меня не одни прибытки, а есть и дачи великие.

— Истинно, государь, — живо отозвался казначей, — один князь Юрий Василич задолжал тебе столь, что ему в пору за долг свой отдать половину удела. [20] Задолженность князя Юрия Васильевича брату Ивану достигала, по сведениям С. В. Бахрушина, 717 тогдашних московских рублей — примерно 71700 золотых рублей XIX века. (Прим. автора.) Роста же не платит, и ништо не выплачивает.

Великий князь горько усмехнулся и прервал Ховрина:

— Не бойсь. Брат-то мой Юрий — воевода знаменитый. Его ратные дела много более дают того, что яз ему даю. Опричь того, ни жены у него, ни детей нет. Все едино удел его за Москву пойдет. Недуг у него тяжкий…

Иван Васильевич глубоко вздохнул и замолчал в печальном раздумье.

— А Андрей-то меньшой… — осторожно начал Ховрин, — ведь еще более от казны твоей брал…

— И о сем ведаю, — перебил его снова Иван Васильевич. — Ты обмысли вот, какие дары лучше будут Даниару-царевичу. Избери ему седло с убором из золота и серебра с самоцветами да шубу — всего на полсотни рублев московских, да в отвес ему серебром полсотни рублев.

— А не жирно ему, басурману?

— В обрез, как надобно, — засмеялся Иван Васильевич, — нужен он нам, дабы тайно с Менглы-Гиреем крымским и султаном турским сноситься. Опричь того, царевич пятьдесят татар своих погубил в походе сем.

— А мало ли в походе сем награбили они?

Великий князь отмахнулся с досадой:

— Баю тобе, весьма надобен мне Даниар. Угоди ему подарком. Днесь приготовь все…

Постучав, вошел дьяк Курицын и, поклонясь, молвил:

— Будь здрав, государь, дошел по приказу твоему.

— И ты будь здрав, садись, Федор Василич. Сей часец указал яз Митрию Володимирычу, какие дары готовить Даниару: на полсотню московских рублев седло с убором, да шубу, да полсотню рублев серебром в отвес…

— В самый раз, государь, — заметил Курицын, — в самый раз…

Государь усмехнулся и спросил:

— А Бородатого звал?

— Вборзе придет он…

В дверь постучал кто-то.

— Степан Тимофеич! — молвил Курицын и, поспешно отворив дверь, впустил дьяка Бородатого.

Тот поздоровался с великим князем и прочими, а Ховрин, поклонившись Ивану Васильевичу, спросил:

— Прикажешь, государь, идти, дабы нарядить все для царевича?

— Иди с Богом, — ответил великий князь, — да не забудь две книги сии, что яз из Новагорода привез. Уложи их в малый ковчежец, что при казне моей…

Когда началась дума у великого князя, дьяк Курицын сказал:

— Вести есть от иноземных купцов. Сказывают они: посылает-де папа Павел посла к тобе, государь, с открытыми листами и опасными грамотами для бояр твоих. Кого пожелаешь, тех и впишешь в листы, дабы ехали они за царевной в Рым…

— Когда ж сей посол едет? — спросил Иван Васильевич.

— Фрязины наши бают, государь, посол рымский уж в Венеции. Гостит там у дуки венецейского Николы Трона…

Великий князь усмехнулся и, ничего не сказав, обернулся к дьяку Бородатому:

— А какие у тобя, Степан Тимофеич, вести есть?

— Из Новагорода вести, государь. Бают там, покарал Господь новгородских людей, что в осаде были в ратное-то время. Сентября второго множество людей с женами и детьми пошли из Новагорода в родные места на судах великих. Всего судов-то было числом сто и восемьдесят, а на каждом судне по пятьдесят и более человек. На середине же Ильмень-озера, над самой пучиной его, подули вдруг ветры великие, потопили все суда со всеми людьми и товарами их…

— На все воля Божья, — перекрестясь, молвил великий князь. — Господь людей карает и милует по воле своей. Какие еще вести есть?

— Новгородцы бают, государь, что вернулся от хана Ахмата и Большой Орды посол короля Казимира татарин его служилый Кирей Кривой вместе с послом Ахматовым. Год у собя доржал Ахмат Кирея за наши подарки. Ныне же он повествовал, бают, королю, что вборзе на нас пойдет, и Казимир бы на коня воссел: яз-де с одной стороны, а ты-де — с другой враз на Москву падем. Король же Казимир в сию пору заратился с Угорской землей, хочет там сына своего королем посадить.

Иван Васильевич сухо рассмеялся.

— У них всегда так будет, — со злой улыбкой сказал он, — хвост вытащат — нос увязнет, нос вытащат — хвост увязнет. А мы им и хвост и нос оторвем…

Наступило молчание. Великий князь, нахмуря брови, усиленно думал о чем-то, и дьяки не смели слова сказать.

— Мыслю яз, — наконец вымолвил сурово Иван Васильевич, — пиры-то пора нам кончать. Непрестанно мы меж двух огней. Наперво, яз мыслю, крепче надобно руки связать Казимиру польскому и немцам, которые в папском латыньстве. Для сего надобно дружбу Менглы-Гирея укрепить, дабы Литву и Польшу злее грыз. Папу же блазнить тем, якобы пристанем к походу его против султана турского. Дружба сия с папой — и другое блазнение его, что в ересь впадем мы Исидорову. Для сего блазнения пошлем за царевной Ивана Фрязина, гораздого на всякую лесть ради корысти своей. Тогда не государь московский, а круль польский меж двух огней будет…

Великий князь замолчал, а дьяки радостно одобрили сказанное государем.

— Помните же, — продолжал Иван Васильевич, — что сие — тайна наивелика ото всех. Сие токмо блазнение, на деле же другое: нам ныне более всего надобны Менглы-Гирей крымский и султан турский, дабы хана Ахмата сломить…