Валерий Язвицкий - Иван III — государь всея Руси (Книги четвертая, пятая)

В Кремле же, у Архангельского собора, встретил великого князя митрополит Филипп со всем духовенством, и отпели попы молебны благодарственные всенародно за победу великую при малой крови…

Но все это не волновало и не радовало великого князя, как прежде. Думы съедали ему сердце и душу. Беседа с Даниаром не выходила из головы, и видел он впереди одни трудности.

— Победа же сия, — произнес он вполголоса, — токмо передышка на миг единый…

Ему захотелось поскорее увидеться с Курицыным и, как только принял он благословение владыки Филиппа, поскакал в хоромы свои, повелев Саввушке позвать к нему Федора Васильевича.

В хоромах Данила Константинович сообщил Ивану Васильевичу тревожную весть из Ростова Великого.

— Государыня Марья Ярославна занемогла сильно. Хочет всех сыновей видеть…

— Давно ль сие? — спросил Иван Васильевич.

— Она и в Ростов-то ехала, больна была, а вот разболелась совсем…

— А Ванюшенька?

— Здрав он, государь, — быстро ответил дворецкий. — Слава Богу.

Вошел дьяк Курицын и, поклонясь, молвил:

— Будь здрав, государь. Дошел по приказу твоему.

— Садись, садись, Федор Василич, садись. О многом сказать тобе надобно. Из Крыма новых вестей нет?

— Нет, государь.

— Пока непрочен Менглы-Гирей, — начал великий князь и, передав думному дьяку своему весь разговор с царевичем Даниаром, закончил: — Видишь вот, Федор Васильевич, победа наша над Ахматом — это токмо передышка…

— Истинно, государь, — подтвердил дьяк, — запомнил яз слова твои: «В огневом кольце мы».

— Посему два дела тобе даю, Федор Василич, — продолжал великий князь. — Первое: передышку с Ахматом, елико возможно, продлить. С ним нынче легче мир заключить. Избери-ка посла к нему, который и хану угодить может и нам выгоды все добыть…

— Яз, государь, Никифора Федорыча Басенкова, племянника воеводы, пошлю. По-татарски он, как по-русски, говорит, знает жизнь татар и все их обычаи и сумеет, где нужно, и бакшиш и рушвет дать, а где и нужное ласковое слово молвить…

— Добре, посылай Басенкова, — продолжал великий князь, — да и Кокоса с Мамаком из рук не выпущай и насчет даров не скупись, токмо обо всем доводи до меня. Сам же яз удельных крепче в кулак зажму. Есть у меня вера, что поможет мне в сем и матушка, хошь и не разумеет всех дел моих. Мыслю яз, не допустит она братьев моих до воровства с ворогами нашими против Руси православной. Мы же тем временем вместе с Юрьем еще более научим войско нашей долгой войной воевать с расчетом. Новгородскую же Господу, как гадину, всю передавим…

Великий государь остановился, увидя на лице дьяка тревогу и растерянность.

— Прости, государь, — заговорил дьяк в ответ на вопросительный взгляд Ивана Васильевича, — прости, не упредил тя, что князь Юрий Василич в постелю слег, кровь у него горлом пошла…

Иван Васильевич побледнел и глубоко передохнул.

— Саввушка, — глухо позвал он и приказал: — коня мне, поедем с тобой сей часец к князю Юрью Василичу…

Князь Юрий лежал в своей опочивальне на широкой постели у открытого окна. Лицо его, выделяясь на белой наволочке высокой подушки, казалось прозрачным и восковым. Рот был закрыт ручником, на котором алела свежая кровь.

В опочивальне был духовник Юрия и ближние его бояры, а также стремянный князя и две старушки, ходившие за больным. Печальней всех был сотник из полка князя Юрия, который вестником приезжал к государю в Бронницу.

Все встали и низко поклонились великому князю, а Юрий улыбнулся, и лицо его оживилось.

— Здравствуй, Иване, — сказал он.

Иван Васильевич перекрестился на образа и подошел к брату.

— Здравствуй, Юрьюшка, — сказал он, волнуясь, и хотел было поцеловать брата в уста, но, увидя кровь на них, поцеловал в обе щеки.

Две крупные слезы выкатились из сияющих золотистых глаз Юрия. Иван сел у постели брата и ласково сжал его руку. Говорить было не о чем: все всем было ясно, и лучше всех понимал это сам Юрий.

— Иване, — сказал он с трудом, — поедешь к матери, поклонись ей до земли и прими за меня благословение ее…

Юрий помолчал и продолжал с волнением:

— Чем грешен против тобя, Иване, прости, Господь все рассудит. Есть у меня духовная на мелочи всякие сестре и братьям. Главное же — за государство: вотчину и проче…

Запотел Юрий от усталости, и волосы прилипли ко лбу, глаза томно закрылись.

Великий князь тихо поднялся, но Юрий услышал и открыл глаза:

— Прощай, Иване, благослови тя Бог в делах твоих.

Он привлек к себе руку государя и поцеловал ее, оставив на ней алое пятно. Схватив ручник, закрыл он им лицо свое и заплакал.

Иван Васильевич склонился к нему и, целуя лоб и руки его, повторял жалобно, хриплым голосом:

— Прощай, славная десница моя, брате мой любимый…

Потом, овладев собой, выпрямился, постоял молча и, низко поклонясь брату, сказал:

— Прощай…

— Навеки прощай, Иване, — глухо произнес Юрий, провожая взглядом уходящего брата, — ни в чем не суди мя, Иване…

Княгиня великая Марья Ярославна еще болела, но уже вставала, а иногда и сидела на постели своей. Все младшие три сына — Борис и два Андрея были уже в Ростове, когда приехал туда и старший. Великий князь застал братьев около матери.

Помолясь, он спросил ее о здоровье и, приняв благословение, поцеловал ей руку, а потом и в уста.

Помолчав, он стал снова пред ней на колени и молвил:

— Молил мя Юрьюшка благословения твоего, дабы благословила его в лице моем, тяжко болен он…

Заплакала Марья Ярославна, охватила за шею Ивана и, крестя потом частым крестом, заговорила с рыданьями:

— Благословляю Юрьюшку моего именем Божьим, всей любовью своей. Прости, Господи, все грехи его, помоги ему, Господи! Спаси, Господи, роженое мое дитятко…

Получив благословение для Юрия заочное, поднялся с колен Иван Васильевич и заметил, что братья в стороне держатся. Понял он, что у них уже был разговор с матерью о завещании Юрия на случай смерти его.

В это время вошел дворецкий старой государыни спросить, куда обед подавать: в трапезную или в опочивальню.

Марья Ярославна, чувствуя себя лучше, приказала:

— В трапезной будем обедать…

Иван Васильевич, не видя сына, не вытерпел и спросил:

— Матушка, а где же Ванюшенька мой?

— Со стремянным своим, с Никифором Растопчиным, по полям на конях скачут, к обеду будут…

Дверь в этот миг шумно отворилась, и Ванюшенька, румяный, оживленный, вбежал в опочивальню.

— Прости мя, бабунька, далеко мы заехали, — заговорил он, но, увидев отца, кинулся ему на шею, радостно выкрикивая: — Тату мой, тату!..

За трапезой много раз беседа братьев грозила перейти в ссору, изобилуя намеками и острыми словами, но присутствие умной и всеми сыновьями любимой и чтимой матери не допускало этого. Марья Ярославна умела вовремя найти строгое или ласково слово, и братья сдерживались, не смея враждовать открыто.