Валерий Язвицкий - Иван III — государь всея Руси (Книги четвертая, пятая)

Все рассмеялись.

— Ну, а как в Новомгороде было? — опять спросил дьяк Курицын. — Пошто царевна и Бонумбре новгородских толмачей не брали и даже своего Ивана Фрязина ко владыке Феофилу не пущали?

— Баили нам доброхоты государевы в Новомгороде, — отвечал Илларион Никифорович Беззубцев, — что думы они тайно думали со владыкой и Господой через Борецких, а толмачом латыньского мниха с Немецкого гостиного двора для сего брали. Баили, что и царевнин владыка латыньский бывал не раз на Немецком дворе. Обедню латыньскую служил там и пировал у немцев с управителями и старостами их торговыми.

— Ишь как и у них все сплелось, — усмехнулся Курицын, — у всех дела друг к другу нашлись…

— А ты пошто сюда пригнал? Царевну встречать? — спросил Мамырев.

— Поклон ей отдать государев да Бонумбре именем государя повелеть, дабы крыж свой в колымагу собе спрятал, не дразнил бы народ православный.

— Слава те Господи, — крестясь, разом заговорили все три русских посла, — дождались сего праздника.

Боярин Беззубцев встал из-за стола, радостный и довольный.

— Ну, Федор Василич, — сказал он Курицыну, — спать повалиться надобно. Ведь всем утром до свету вставать, а тобе еще и к царевне идти. Вельми спешит она, дабы к венцу вовремя быть…

Ранний рассвет широкими белесыми полосами тянулся от окон к накрытому столу и уже пересиливал огоньки восковых свечей, когда ввели к царевне дьяка Курицына.

Помолясь на иконы и отдав почтительный поклон царевне, Федор Васильевич заговорил с ней по-итальянски.

— Будьте здоровы, государыня, — сказал он, снова кланяясь, — великий князь поклон вам шлет, приказав мне спросить, хорошо ли вы ехали, довольны ли поездкой и встречей и нет ли у вас в чем-либо надобности. Все, что потребуется, немедля я доставлю и сделаю это именем самого государя.

При упоминании о поклоне государя и передаче его слов царевна встала и так, стоя, слушала до конца речь великого князя. Это понравилось Курицыну, и он понял, что царевна в Риме хорошо была уж обучена придворной жизни и умела себя держать, как надобно.

— Благодарю государя моего, — сказала она почтительно, — за внимание и ласку. Везде на Руси встречали меня весьма почетно, чтили и дарили как государыню, невесту великого князя. Еду я по Руси с великой отрадой, и одно, чего желаю, — это предстать пред очи государевы, быть женой которого судил мне Господь Бог.

Произнеся эту речь и снова сев за стол, царевна пригласила к завтраку и Курицына. Тот поблагодарил и сел на указанное место. В это время вошел в покой в сопровождении братьев Траханиотов папский легат, архиепископ Бонумбре, в полном облачении. Курицын заметил, что за столом для него было заранее оставлено место по правую руку царевны.

Все встали, а царевна подошла к его благословению. Курицын почтительно поклонился легату, но под его благословение не подошел, сказав только:

— Приветствую ваше высокопреосвященство. Как вы доехали и не было ли в пути у вас затруднений?

Задав этот вопрос, дьяк придал ему не только обычный смысл, но и делал намек, что ему уже известно о некоторых затруднениях в пути у царевны. Легат и царевна быстро переглянулись. Бонумбре любезно ответил:

— Благодарю. Нас всюду встречали с почетом и лаской.

Царевна пригласила всех садиться за стол.

Во время завтрака Курицын, заботливо расспросив, хорошо ли пищей в пути снабжали поезд царевны, сказал как бы между прочим:

— Думаю, наш народ, видя необычное для него духовное облачение вашего высокопреосвященства, вероятно, надоедал своим любопытством…

Легат и царевна снова переглянулись, поняв, что в Москве уж все известно. Наступила маленькая заминка в разговоре, но Иван Фрязин, вошедший во время завтрака, развязно вмешался:

— Правильно вы заметили, именно из любопытства.

Царевна знаком приказала налить вина и, встав, предложила:

— Изопьем кубки за здоровье его светлости великого князя, государя всея Руси.

Все встали и осушили кубки. Дьяк Курицын обратился к царевне и молвил:

— Разрешите, государыня, наполнить кубок, дабы испить за здравие его святейшества папы, первосвятителя римского…

Легат был весьма доволен этой здравицей, стал любезен, а Иван Фрязин просто сиял от удовольствия.

Когда началась уже за завтраком простая беседа, дьяк Федор Васильевич сказал:

— Дошли до Москвы жалобы от народа и духовенства нашего на смущение от торжественного несения по латыньскому обычаю святого распятия перед православной государыней нашей.

— Сие невежество народное! — пылко воскликнул Иван Фрязин. — У престола его святейшества нас чтили высоко, уважая все обычаи московские. Так и мы должны чтить обычаи римские из уважения к папе, ибо…

Дьяк Курицын строго поглядел на развязного итальянца и спросил его по-русски:

— А кто ты? Денежник ли государев, православный слуга его, или опять перешел в латыньство?

Иван Фрязин побледнел, но Курицын, не ожидая его ответа, встал и, обратившись к легату Бонумбре, произнес твердо:

— Ваше высокопреосвященство. Государь мой, великий князь, царь всея Белой Руси чтит и уважает его святейшество папу, но государь мой не может отказать народу своему и церкви русской. Он полагает, что лучше не вызывать народного волнения и не расстраивать то, что хорошо так устроилось и для Рима и для Москвы.

Губы легата задрожали и, думая, что Курицын не знает греческого языка, как не знают его все светские люди Италии, за исключением только ученых, он быстро шепнул царевне по-гречески:

— Видимо, придется подчиниться, как сие ни тяжко.

Курицын, хорошо знавший не только латынь, но и греческий язык, сделал вид, что ничего не понял, даже не заметил сказанного и, быстро встав, решительно произнес:

— Повелел мне государь мой просить ваше высокопреосвященство, дабы распятие пред вами более не носили, а сокрыли бы вы его от всех в повозке своей. При сем государь сказал, что бесчестия от сего нет, но это не в обычае у нас и смущает народ…

— Но папский легат без сего не может, — начал было Иван Фрязин и вдруг смолк, встретив злой взгляд царевны.

— Я принимаю заверения государя всея Руси, что сие не к умалению достоинства святого престола и святой римской церкви. Скажите государю вашему, что я исполню его желание, продиктованное государственной мудростью…

Бонумбре поклонился и сел за стол. Царевна весело улыбнулась и радостно добавила:

— После завтрака мы тотчас же выезжаем в Москву, дабы задолго еще до божественной литургии быть перед очами государя и государыни-матери.

Ради скорого прибытия на Москву, царевна, по совету дьяка Курицына, отделилась от каравана тяжелых подвод, шедших очень медленно, и на лучших конях и повозках с казной своей и со слугами поскакала вперед. За ней же, спрятав распятие, последовал и папский легат. Курицын ехал впереди них с малой своей стражей.