Анатолий Лысенко - Хомуня

Дверей в сакле не было. Вместо них над входным проемом висела толстая валеная полсть из черной овечьей шерсти. Одна ее половина была откинута и тонкими кожаными ремнями привязана к деревянным колышкам, вбитым в бревна стены. Порогом служило самое нижнее бревно сруба. Переступив его, Хомуня оказался в просторном, без внутренних перегородок, темном помещении. Свет проникал сюда только через полуприкрытый дверной проем да в два небольших — не просунешь и головы — отверстия, прорубленные в стене, и одно — такое же по размеру — в кровле, поддерживаемой двумя массивными столбами.

В центре жилища, под пузатым котлом, висевшим на цепи, горел костер. Рядом склонились две женщины.

Одна, молодая, сидела на корточках, не спеша отламывала от сухой ветки тонкие сучья и подкладывала в огонь. Халат у нее распахнулся, из-под расшитых светлым орнаментом бортов выглядывали тяжелые, налитые молоком груди. Вторая, седая, но довольно стройная и крепкая старуха, сосредоточенно помешивала в котле длинной, очищенной от коры палкой.

Освоившись в полумраке, Хомуня получше рассмотрел женщин и догадался, что молодая — дочь старухи, так сильно она на нее походила. Такая же суховатость в теле, небольшой острый нос, те же темные, под широкими бровями, глаза, морщинки у рта при улыбке, обе говорили чуть нараспев, плавно растягивая слова, и даже в движениях, скупых и неторопливых, виделась одинаковость.

В сакле было не очень жарко. Прохладу нес ручей, шумевший почти рядом, да и солнцу не хватало сил прогреть толстую крышу. От входа приятно веяло сквознячком, дым не задерживался, сразу уходил вверх, в дыру, прорезанную в кровле. Туда же улетучивалось и тепло от костра.

Бабахан и Саурон вошли в саклю следом за Хомуней. Познакомив гостя с женщинами — старшая, Сахира, оказалась женой Бабахана, а младшая, Емис, — дочерью, она замужем за Сауроном, — вождь рода затеял разговор о лошадях, о коровах, об овцах, что паслись в долине; о травах, которые под палящим солнцем слишком быстро становились грубыми и жесткими. Хомуня поддерживал беседу, но чувствовал себя еще стесненно, неуверенно в непривычной для него роли гостя, человека равного и свободного.

В темном углу сакли заплакал младенец. Емис, сидевшая у костра рядом с Сауроном, подняла голову, взглянула в темноту, улыбнулась и — не двинулась с места. Дитя надрывно и громко заливалось в крике, звало к себе, но безуспешно. Будто ножом тронул по сердцу Хомуни этот беспомощный, хрипловатый плач. Хомуня так разволновался, что сам готов был встать, подойти и утешить маленького человека.

Наконец, опершись рукой о плечо Саурона, Емис встала и не спеша направилась в угол. Взяв дитя на руки, она тут же вернулась обратно, села рядом с мужем и, улыбаясь, что-то ласковое пошептала ребенку, приложила к груди его крохотное, темноватое личико.

Саурон взглянул на Хомуню и с гордостью произнес:

— Мой сын, Гайтар.

Хомуня хотел пожелать здоровье ребенку, но из того же угла, откуда Емис принесла сына, послышался жалобный стон. У хозяев лица сразу покрылись печалью.

— Как она там? — спросил Саурон у Сахиры.

— Плохо. Второй день ничего не ест. И нога не заживает.

Из глаз Емис покатились слезы.

— Айта, старшая дочь, — тяжело вздохнув, пояснил Саурон Хомуне, — сильно болеет.

— Лечите ее?

— Я повесила Айте на шею астрагалы зверя, похожего на собаку. Всегда это было самым верным средством против болезней, — ответила Сахира. — Но теперь и они не помогают. Такова, наверное, воля богов.

— Был бы жив Магас, может, он и сумел бы вылечить внучку, — Бабахан горестно покачал головой. — Хороший был лекарь, знающий. И отец его лечил людей, и дед. Магаса медведь задрал. Недавно похоронили лекаря.

— Можно мне посмотреть Айту? — Хомуне захотелось помочь этим людям.

Бабахан утвердительно кивнул головой.

Хомуня вместе с Сахирой подошел к больной и опустился перед ней на колени.

Айта оказалась совсем взрослой, ей было лет четырнадцать-пятнадцать. Прикрытая шкурой, она лежала на широкой кошме и со страхом смотрела на незнакомого человека. Хомуня положил ладонь на ее лоб — он был горячим и влажным.

— Что у тебя болит, Айта?

— Горло. Больно глотать.

— А что с ногой?

Девочка смутилась.

— Айта упала с обрыва и распорола бедро об острый камень, — подсказала Сахира.

— Покажи, — попросил Хомуня.

Айта отрицательно покачала головой.

— Ты не бойся меня, я совсем не страшный, — успокаивал ее Хомуня и снял мех, служивший Айте одеялом.

Отвернув полу халатика, Хомуня увидел длинную — от колена до ягодицы — рваную рану. Рана была не очень глубокой, но местами сильно загноилась. По краям присохли кусочки шерсти, ткани.

Хомуня снова прикрыл ногу халатом, еще раз приложил ладонь ко лбу девочки.

— Я попробую вылечить тебя, Айта, полежи пока здесь, — Хомуня повернулся к Сахире. — Нужно свежее молоко, сладкие фрукты или ягоды, посуда для воды.

— Молоко будет только вечером, когда пригонят скот, — Сахира помолчала в раздумье, потом добавила: — Или, может, сходить в долину и там подоить корову?

— Лучше сходить. И ягоды можно поискать там же.

В долину отправился Саурон.

Хомуня, поставив на огонь небольшой котелок с водой, пошел поискать подорожник. Заодно сорвал десяток кустов зверобоя, листьев березы, калины, боярышника, клена, содрал с ольхи несколько кусков коры, с сосен кинжалом наковырял смолы.

Все это разложил в сакле на бревне рядом с костром… Вытащил кинжал, порезал кору ольхи на мелкие кусочки. Отлив горячей воды в кувшин, Хомуня снова поставил котелок на место и бросил туда измельченную кору.

Сахира, Емис и Бабахан молча смотрели на его приготовления.

— Надо бы Айте постелить у входа, — сказал Хомуня. — Там светлее. Хочу промыть ей рану. Еще — мне нужен чистый лоскут ткани, чтобы перевязать ногу.

Когда все было готово, Хомуня перевел девочку поближе к свету.

— Айта, тебе придется потерпеть, пока промою рану. Будет очень больно, но зато дня через три сможешь ходить. Потерпишь?

Айта кивнула, но глаза ее уже наполнились слезами.

— Плакать и кричать можно, так легче перенести боль, — Хомуня повернулся к Бабахану: — Подержи Айту за плечи, боюсь, не выдержит.

Хомуня оторвал кусок тряпки, взял кувшин с водой и сел верхом на ноги Айты.

С раной он провозился долго, но промыл хорошо. Затем приложил к ране листья подорожника, туго перевязал.

— А ты молодец, совсем почти не кричала, — похвалил Айту Хояуня. — Терпеливая.

Айта размазывала слезы по щекам и вымученно улыбалась.

— Теперь вставай потихоньку и иди на свое место. Только осторожно, не сдвинь повязку. Если соскочит — сразу зови меня.

В котелке вода уже закипела, и Хомуня отодвинул угли в сторону.