Юзеф Крашевский - С престола в монастырь (Любони)

— Лилия изменяет тебе, пане! — вскричала маленькая Барвина.

— Лжешь, у самой есть любовник! — вся краснея, ответила Лилия.

— Прочь отсюда, расследую, в чем дело, и всех накажу, а пока уведи их, Ружана.

Лилия хотела остаться, но князь указал рукою на дверь, и Лилия, сконфуженная и рассерженная, последовала за Барвиной.

Из сеней доносились еще их голоса и наконец совсем стихли.

В этот момент вошел Стогнев, но, увидев нахмуренное лицо господина, не посмел заговорить.

— Клянусь Перуном! — воскликнул Мешко. — Придется разогнать все это стадо. Вместо утешения и отдыха вечная у них ссора и мучение с ними! Ну их к Перуну с их болтливыми языками! — прибавил он.

Стогнев стоял и ждал приказаний, но Мешко велел ему удалиться и задумался.

Власт остался при дворе князя, и хотя сам Мешко был к нему милостив, придворные смотрели на него косо. Угадывали в нем того, кем он был на самом деле, то есть христианина, что значило для них то же самое, что быть немцем или врагом. Тихий нрав юноши тоже не нравился всем этим воинам и забиякам, проводившим время если не на войне, то на охоте или в набегах на соседей.

Беспрестанно здесь вербовались люди, которых учили военному делу с такою поспешностью, как будто война уже была объявлена соседями. И на самом деле, на границе никогда не было спокойно, в особенности частые стычки были у славян с маркграфом Героном, старавшимся истребить их всеми правдами и неправдами… Мешко часто помогал своим единоплеменникам, но выступал не открыто, а тайком.

Сам князь и его приближенные были вполне уверены, что рано или поздно все единоплеменники подпадут под власть Мешка, и что Силезия и Хорватия будут отняты у чехов и включены в единое Польское государство. Земли, захваченные маркграфом Героном, жители которых перестали быть язычниками и онемечились, Мешко считал как бы собственной потерей. Бороться с соседями помогал ему его брат Сыдбор, старший сын Земомысла и его возлюбленной.

Он унаследовал после матери, воспитанной где-то в лесах, дикий нрав и страстную любовь к свободе; жизнь свою он проводил под открытым небом, в сражениях, засадах и кровавых боях.

Мешко обладал благородной натурой. Он стремился к власти, желал сам стать и поставить свою страну на одном уровне с теми народами, которые стояли гораздо выше.

Сыдбор же был просто воякой, которому больше всего нравились кровавые битвы и стычки.

Поэтому Мешко сделал его начальником самых отчаянных из своих солдат-головорезов и поручал самые трудные походы, не давая ему передышки. Но Сыдбору нравилась такая жизнь, и он ничего больше этого не желал.

В своих землях, которые он получил от князя, он никогда не жил, семьи не заводил, время проводил в кочевках со своей конницей, большей частью бродя около границы. Он охотно нападал на беззащитных и мирных жителей и уводил их в плен. В Познань он приезжал, когда его звали, но чаще неожиданно появлялся сам, впрочем, долго не оставался и на следующий же день опять уходил, не предупреждая об этом никого, и надолго исчезал со своими воинами.

Живой и предприимчивый, он вызывал бы опасения, если б князь заметил в нем желание властвовать, но Сыдбор вполне довольствовался тем родом деятельности, которая выпала на его долю. Известный среди своих воинов как суровый и жестокий, никому не дающий пощады, он был, однако, удивительно нежен к своим родным. Мешка он глубоко уважал, а младшую сестру просто боготворил.

Она жила под опекой Мешка, в отдельном доме, имела свой отдельный штат прислуги и проводила время уединенно, не общаясь с женами князя. Мешко давно хотел выдать ее замуж, но как-то не находил ей подходящего жениха, и сама Горка не очень спешила оставить свой дом.

Она была самой младшей в семье и после смерти отца Земомысла осталась ребенком. Она воспитывалась среди старых женщин, которые прислуживали ее покойной матери, а характером и наружностью очень напоминала Мешка. Те же черные глаза, темные волосы, такая же смелая и сильная и, если бы ей позволили, она, подобно чешским девушкам, отправилась бы на войну. Она очень интересовалась всем тем, что предпринимал Мешко, хотя расспрашивать не смела, и как Мешко мечтал о большой власти, так Горка о таком муже, который помогал бы ее брату завоевывать земли.

Князь уважал и любил сестру, но не так, как Сыдбор, который боготворил ее и чувствовал себя на верху блаженства, когда его к ней допускали. Все ее желания и капризы были для него законом.

На следующее утро после разговора Власта с князем разошлась весть, что Сыдбор идет. Все жители города вышли ему навстречу. Пошел посмотреть и Власт.

В сенях стоял Мешко, окруженный свитой, ожидая прибытия брата. Уже издали показался кортеж.

Не был он пышный, а скорее какой-то странный. Около сотни людей на хороших лошадях следовали за Сыдбором, у которого был вид вождя какого-то дикого племени: красный, черный, взъерошенный, в пестрой одежде, обшитой блестками да бляшками, в шапке с султаном, но уже поношенным, и весь обвешанный всякого рода оружием — топором, луком и молотом, болтавшимися у пояса, на плечах праща и копье. Все это Сыдбор употреблял с необыкновенной ловкостью во время схваток. Один только щит носил он позади седла и редко им пользовался.

У воинов его были кованые панцири и бляхи; некоторые из них носили кафтаны, имея при себе кривые сабли и копье; одеты они были все одинаково, что в те времена считалось большой роскошью.

И Сыдбор, и вся его дружина выглядели ужасно; все были в синяках, лица с рубцами, покрыты кровью и пылью. И все-таки у всех был вид довольный, и шли они с веселыми песнями, как следует победителям. Сзади плелись несколько десятков людей, связанных между собою толстыми канатами, между ними были старики, юноши, женщины и дети.

Сыдбор сделал набег на немецкую колонию вблизи небольшого города на берегу Одры. Всех жителей взял в плен, а деревню сжег.

Все эти несчастные, оборванные, избитые и в ранах, представляли собой страшную картину. В их глазах были написаны отчаяние и ужас.

Как только въехали во двор замка, несколько женщин упали на землю от изнеможения, некоторые тут же скончались. Полунагие дети плакали, и чтобы успокоить, солдаты нещадно их били.

С визгом, плачем, стоном и хохотом остановились они перед князем, а Сыдбор, еще сидя верхом на лошади, уже начал рассказывать о своем набеге; впрочем, слова были излишни, победа была налицо. Мешко, увидев пленных и богатую добычу, довольно улыбнулся. Его радость можно было оправдать тем, что нередко и его подданных уводили немцы, еще более издеваясь над ними, а маркграф Герон истреблял славян не только мечом и огнем, но и вероломством.

Весь город сбежался посмотреть на войско Сыдбора и отчасти на пленных, высматривая крепких и здоровых для более тяжелой работы; рабы в то время были дороги.