Юзеф Крашевский - С престола в монастырь (Любони)

Ничто не могло больше удержать Власта, и он подбежал к алтарю, у которого начал молиться, за ним последовали Ярмеж и Ганна, на которых чудесное спасение произвело большое впечатление. Люди, прибывшие из замка, недавно обращенные в христианство, молились вместе с ними.

Вид креста, оставшегося невредимым в огне, произвел потрясающее впечатление на всех и стал для них доказательством могущества нового Бога.

Кончив молиться, Власт взял уцелевший крест и церковную утварь, всю почерневшую, но целую, и тотчас отправился в замок на Цыбину.

Уже светало, когда въехали в лес. Впереди ехал Власт, держа в руках блестевший крест, за ним Ярмеж и Ганна.

Но не успели отъехать и четверти версты от пепелища, как увидели людей, которые здесь прятались от дождя и вместе с тем сторожили пепелище.

Заметив ехавших, все начали всматриваться; первым поднял голову Варга и увидел уцелевшего Власта, ехавшего с крестом в руке. Старый кудесник онемел от ужаса. Он был вполне уверен в его смерти… ведь вокруг дома сторожили, чтобы никому нельзя было выйти. Как при виде призрака, вставшего из могилы, жрец вскрикнул и, закрыв лицо руками, бросился бежать со всех ног в лес, вслед за ним побежали с визгом и криком обезумевшие от ужаса остальные язычники. Они падали на землю.

Кортеж во главе с отцом Матвеем медленно и молча поехал дальше и, наконец, исчез в лесу.

В 973 году, то есть несколько лет спустя после описанного нами, император Оттон и его супруга Аделаида — как рассказывают современные летописцы, — направлялись из Италии на праздник Пасхи в Кведлингбург, где в одном из монастырей, недавно построенном, игуменьей была их дочь. В Вербное Воскресение они остановились в Магдебурге.

Так как Оттон был очень набожный, то, услыхав звон колоколов, приветствующий его, и увидев кресты, возносившиеся над храмами, немедленно сошел с коня и пошел пешком.

Навстречу ему с зажженными свечами шло духовенство, архиепископы Герон и Адальберт, прелаты, монахи, несущие мощи, кресты, образа и кадильницы… Остановившись, Оттон поцеловал поданное ему Евангелие и мощи и при звуке песни двинулся дальше во главе священников того храма, где недавно были положены мощи святого Маврикия.

На следующий день, как рассказывает летописец, цесарь наделил церковь, все духовенство и весь город необыкновенно щедрыми дарами.

Между прочим, там были чрезвычайно редкие в те времена, удивительно написанные и художественно разрисованные книги, которыми не всякий храм мог похвастать.

В это же самое время Мешко тоже во главе пышного кортежа направлялся в Кведлингбург, чтобы приветствовать своего союзника Оттона, для которого вез богатые подарки.

В кортеже князя особое внимание и даже изумление возбуждал громадный верблюд, покрытый пышной красной попоной, предназначенный для Оттона. Теперь положение, сила и могущество Мешка совершенно изменились. Прежде всего отношения его с Болько были натянуты, так как они воевали за Силезию и Хорватию, которыми им обоим хотелось овладеть… Князь Мечеслав надеялся, что он сможет завладеть всей Славянщиной, но и Болько тешил себя этой надеждой… И оба искали поддержки у императора Оттона, благодаря которой могли укрепиться на завоеванных землях, — оба понимали, что страна, где господствовал один общий язык, должна очутиться в одних руках, иначе станет добычей цесарских маркграфов.

Но Оттон чувствовал приближавшуюся старость; всем сердцем и душою он был далеко за Альпами, а здесь ему хотелось покоя, купленного какой бы то ни было ценою…

В этом году съезд в Кведлингбург был еще многочисленнее, чем в последние годы. Приехали послы из Греции, которые еще недавно смеялись над мощью Оттона, пренебрегая его послом в Византии, затем приехали послы Беневента, послы Гезы, князя венгров, болгары, датчане и многочисленные славянские князья, во главе которых стояли Мечеслав Полянский и Болько Чешский.

Кортеж Мешка был самый пышный, а крещеного князя теперь ставили наравне с самыми знатными принцами. Мешко подчинялся еще силе императора, но лишь ради того, чтобы от нее как можно скорее освободиться. Во всей его фигуре и лице отражалась уверенность в себе — и, хотя он старался казаться покорным, это ему не очень удавалось, гордость сквозила у него из глаз.

Князь отправил раньше в Кведлингбург обоз из людей и лошадей, который занял самое лучшее место — когда князь приехал, то уже для него был приготовлен роскошный шатер и всем его приближенным тоже. Толпы народа окружали обоз князя, рассматривая невиданного доселе уродливого верблюда.

Только Мешко успел приехать, как уже к нему пришли с поклоном все славянские вожди, чувствуя в нем господина и уважая его, как воина, который никогда не расставался с оружием, и почитая как человека, с которым все теперь считались.

На второй день Пасхи, назначенный для аудиенции, Мешко отправился во дворец со всей своею свитою. Князь был препоясан мечом, который он когда-то получил в подарок от Оттона. За Мешко следовали в пышных платьях и с копьями, одетые, как для турнира, его воины, за ними пажи, несущие щиты и мечи и ведущие породистых коней.

Несколько лет беспрестанной борьбы отразились на Отгоне: волосы и борода стали серебристыми, лицо, изборожденное морщинами, выражало какую-то глубокую грусть, как будто предчувствие своего близкого конца. Казалось, он предвидел, что скоро наступит момент, когда неумолимая смерть вырвет у него его тяжелый скипетр, приобретенный с таким трудом.

Когда Мешко вошел на поклон, Оттон приветствовал его, как доброго друга, приглашая подойти ближе к трону, на котором он восседал.

— Много изменилось в этот короткий промежуток времени, — сказал он, глядя на Мешка. — Вы и сами приняли христианство, и свою страну присоединили к церкви… Со счастливым исходом воевали с врагами и изведали много счастья, и я надеюсь, что благословение Бога никогда вас не оставит.

И Оттон как-то грустно вздохнул.

— Не воюйте только и не ссорьтесь ни между собою, ни с моими. Много еще вам предстоит труда у себя в стране. Язычников у вас еще очень много, а церквей мало, и священников недостаточно… крестить и обращать некому. Вы да Болько и мои маркграфы посвятите себя истреблению язычников.

Оттон опять вздохнул. Мешко ответил, что он сам желал бы покоя, но никоим образом не позволит, чтобы земли, которыми он имеет полное право владеть, захватили другие.

Оттон ничего не возразил, но после минутного молчания опять заговорил о том, что хорошо было бы, если Мешко сохранил мир с чехами. Мешко считал лишним возражать.

Праздники остались надолго памятными благодаря разным обрядам и исключительным происшествиям.