Николай Абин - Прыжок самурая

Дулепов подошел к одному из них и коснулся его носком сапога. Подпольщик зашевелился и открыл глаза. Дулепов поразился его молодости – лет двадцать. Не больше, родился после революции, судя по всему, вырос здесь, в Харбине. И какого рожна он вляпался в это дело?

Из коридора раздалось гулкое эхо шагов, и в камеру в сопровождении ротмистра вошел хорунжий Заричный, негласно имевший кличку Живодер. Его побаивались даже подчиненные Дулепова. Внешность Заричного была под стать кличке – низкий лоб, широкие скулы, маленькие глаза, кривой рот (на одной губе остался шрам от удара красногвардейской сабли), утонувшая в плечах шея, короткое квадратное тело и длиннющие, свисающие почти до колен руки с ладонями-лопатами – как поговаривали, Заричный играючи мог разогнуть подкову.

Хорунжий остановился рядом с Сасо, и тот невольно отодвинулся. Находиться рядом с таким человеком ему было неприятно.

Дулепов мотнул головой в сторону распростертых на полу тел и распорядился:

– Займись, Никола. Надо развязать языки!

– Та куды они денутся, – хмыкнул тот, и его обезьяноподобная физиономия пошла трещинами.

– Только не переборщи, они нам живыми нужны! – предупредил Дулепов и кивнул надзирателю: – Принеси табуретки!

Хорунжий склонился над пленными и покачал головой:

– Эти долго не выдержат. Вон у рыжего дырка в башке!

– А ты поторопись, – встрял Сасо.

– Та вы не переживайте так. Красные, они живучи как кошки.

Заричный схватил ведро с водой, стоявшее в углу камеры, и вылил на арестованных. По полу растеклись бурые ручьи, один из парней, тот, что помоложе, застонал.

– Вот с этого хлопчика и начнем. А ну, вставай. – Ударом сапога хорунжий заставил парня сесть.

Дулепов вздрогнул – так на него никто не смотрел со времен Гражданской войны. «Как же они ненавидят нас…» – подумал полковник, а вслух произнес:

– У… звереныш… – На большее его не хватило.

– Жить хочешь? – спросил парня Сасо, но так и не услышал ответа.

– Не старайтесь, господин Сасо. Эти выродки понимают, только когда с них шкуру сдирают, да и то не все. Да вы садитесь, садитесь, господа, – кивнул он в сторону табуреток. – Спектакль только начинается. Действие первое, начинай Никола.

Хорунжий проверил, туго ли завязана веревка на руках подпольщика, легко приподнял его и вздернул на торчавший из стены металлический крюк. После этого не торопясь достал из ящика примус, разжег огонь и подсунул под босые ноги. Парень закричал, наверху, в комнате дежурного, поспешно закрыли дверь, чтобы не слышать дальнейшего.

Пытки продолжались до глубокой ночи, но добиться ничего не удалось, парни молчали даже тогда, когда ледяная вода из ведра приводила их в чувство. Первыми ушли японцы. Привычные к картине пыток, они все же устали от однообразия обещанного Дулеповым спектакля. Не выдержал и Дулепов. В какой-то момент он поймал себя на мысли, что… сочувствует подпольщикам, восхищается стойкостью врага. Мысль была явно вредной, поэтому, отдав приказание хорунжему продолжать, он тоже покинул подвал. За ним потянулся Ясновский.

В душе Дулепов надеялся, что Сасо и вечно следовавший за ним тенью Ниумура уехали, но, как выяснилось, они поджидали его в кабинете.

– Мы не будем торопиться, Азалий Алексеевич, – усмехнулся Сасо, попивая дулеповский коньяк, который в короткое отсутствие хозяина самовольно вытащил из шкафа. – Мы подождем, вдруг что-то все же прояснится.

Нюх у полковника был отменный. Буквально сразу после его слов в кабинет ворвался Клещев, сопровождаемый Соколовым.

– Ну, что там еще стряслось, Модест? – болезненно поморщившись, спросил Дулепов.

– Азалий Алексеевич, еще не все потеряно! Мы…

– Не все? Что? Где? – встрепенулся Дулепов.

– Вы были правы, он засветился!

– Кто – он? Кто?

– Долговязый! Это он стрелял в Люшкова! Удалось установить его личность: Павел Ольшевский, работает в фармацевтической компании, – выпалил Клещев.

– Я так и думал! – ахнул Дулепов. – Но почему же ты не пронюхал это вчера? Почему, твою мать!

– Э… Позвольте уточнись, – прозвучал настороженный голос Сасо. – Вы так и думали? Как это понимать? Разве ваша работа не заключается в том, чтобы немедленно проверять все возникающие подозрения? Выходит, сегодняшнего инцидента могло бы и не быть?

– Не цепляйтесь к словам, полковник! А то я вам тоже кое-что припомню. Где эта сволочь, где?! – закричал Дулепов, обращаясь уже к Клещеву.

– Ищем! – коротко ответил тот.

– У-у-у, – на одной ноте завыл Дулепов и, оттолкнув Клещева, плюхнулся в кресло.

– Какие у вас есть зацепки на этого… Ольшевского? – спросил Сасо Клещева.

Тот торопливо принялся докладывать:

– Живет один, давно уже снимает квартиру в Старом городе. В компании работает больше пяти лет, близких связей с сослуживцами не поддерживает. Из дворян, в двадцатом вместе с отцом бежал от красных.

– Из дворян? – встрепенулся Дулепов. – А что говорят его начальник и секретарша, если есть?

– От начальника толку никакого, с перепугу забыл свое собственное имя…

– А вот секретарша кое-что интересное рассказала, – подал голос Соколов. – Прорезался еще один японец. Он…

– Какой еще, на хрен, японец?! Никифор, не морочь мне голову, говори яснее!

– Короче, позавчера в контору заявился японец и…

– Господа, господа, это был мой человек, он прорабатывал связи Гнома, – перебил Сасо.

– Ну, работнички! Сами себя за хвост ловим! – возмутился Дулепов.

– Азалий Алексеевич, только давайте не будем друг друга накручивать! Никто из этого тайны не делал, шла обычная проверка.

– Да? И что же ваша проверка показала?

– Это уже не имеет значения, – сказал Ниумура, до этого молчавший. – Интересующий нас и вас, – кивнул он в сторону Дулепова, – объект в конторе больше не появлялся.

– И не появится! Вот она, ваша проверка! – взревел старый жандарм. – Ладно, оставим, чего уж теперь, – неожиданно сбавил он тон. – В квартире хоть что-нибудь нашли, Модест?

– Этим занимался Никифор, – ответил тот. Соколов торопливо принялся докладывать:

– Обыск провели по полной форме, вывернули все наизнанку, но ничего стоящего не нашли. Собака, как чувствовал, что мы придем, все следы замел, но кое-что найти удалось. В кармане пиджака завалялась вот эта записка.

Соколов вытащил из пакета и положил стол смятый бумажный клочок. Дулепов и подошедшие японцы склонились над ним. От времени чернила на нем выцвели, отдельные буквы вытерлись на изгибах, часть текста вообще отсутствовала. Это был отрывок из какой-то записки, но и из того, что сохранилось, трудно было понять, о чем, собственно, шла речь.

– Ни черта не разберешь! – проворчал Дулепов.

– Азалий Алексеевич, в записке есть одна интересная деталь, – подал голос Клещев.