Павел Загребельный - Смерть в Киеве

Боярин Кучка, далекий от государственных хлопот и дум, встретил князя, по своему обыкновению, насмешливо и пренебрежительно; снова хвалился своим богатством и прочным сидением на своей земле, хвалился красавицей дочерью Улитой, уже достигшей свадебного возраста, сыновьями Петром и Якимом, которым исполнилось по двенадцать лет; так что если бы это были какие-то никчемные боярчуки, то князь мог бы забрать их в свою дружину, но Кучковичи никогда никому не служили и служить не будут.

- Не зарекайся, - сказал Долгорукий. - Никто из нас не знает, как обернется жизнь. Все в руце божьей.

- Вот в этой руке! - показал Кучка огромный кулак, обросший рыжеватой шерстью. - Покуда человек имеет землю и все на ней, никто над ним не властен, сам господь бог и тот кланяется перед таким человеком. Что мне? Имею поля, пущи, полно зверя в лесах. Соболя, горностаи, куницы, белки, лоси, бобры - все мое! Мои земли, мои воды, мои звери!

- Говоришь: твои звери? Что ж - с боярыней наплодил их или как?

- С боярыней сплодил дочь Улиту да сыновей Петра и Якима. Боярыни нет, умерла, царствие ей небесное. Звери же мои, потому как на моей земле, и не изводятся, и никогда не изведутся...

- Разве не охотишься на них?

- Охочусь сам, а больше никому не дозволено. Поймали мои люди однажды соседа. Хотя и боярин - человек без значения, потому как земли у него с гулькин нос! Убил он зайца в моих лесах. Привели этого соседа ко мне с зайцем. Он, то есть не заяц, а боярин малоземельный, хотел было заговорить со мной, как ровня. С Кучкой Степаном! Тогда я поставил возле него двоих своих людей с топорами и велел ему съесть зайца сырым. А не съест изрубят в капусту. Съел! Еще и пальцы облизал!

- Князю хоть дозволишь ловы устроить в своих лесах? - спросил Юрий.

- Князь - мой гость.

Они поехали на ловы, убили нескольких крупных зверей, все было ладно. Должны были уже возвращаться домой, как вдруг Долгорукий заметил в лесу какую-то деревянную ограду. Он направил туда своего коня. Ограда тянулась в обе стороны, конца не было видно.

- Что это? - указал на колья рукой князь, обращаясь к Кучке, который не отставал от Долгорукого в течение всей охоты.

- Изгородь.

- Зачем?

- Все свои леса оградил, чтобы звери не перебегали к соседям.

- А слыхал ли ты о том, что я воспретил какие бы то ни было заграждения? Звери должны беспрепятственно ходить, куда захотят.

- Мои звери! - крикнул Кучка. - Все мое.

- Ну, так. Поразгораживали всю русскую землю на загоны то для людей, то для зверей. А надобно все разметать! Обрушить! - велел князь своим дружинникам.

Он первым соскочил с коня и, подавая пример, бросился к заграждению. Кучка свалился с коня, побежал за князем.

- Не смей, княже! - закричал он угрожающе. - Не тронь!

Но Долгорукий не слыхал его воплей, он уже ломал частокол, расшатывал опору, налегал грудью, всем телом.

- Не тронь, говорю! - взревел Кучка и, обнажив меч, занес его над головой. Он был неистов в своей ярости, в зверином рыке своем, младшие дружинники побледнели от испуга, кто-то из старших бросился на помощь князю, который не обращал внимания на рев боярина, продолжая налегать на одну из опор заграждения. Из всех, кто был поблизости, не растерялся лишь княжеский дружинник. Спокойный, хладнокровный, он мигом вставил стрелу в лук, натянул тетиву, и, как только боярин замахнулся изо всех сил мечом, приближаясь к князю, стрела поразила Кучку в самое сердце.

Сначала никто не понял, что случилось, только Юрий, возле которого упал боярин, окинул взглядом всех находившихся поблизости, увидел дружинника с луком, спокойно подозвал его к себе.

- Твоя работа? - спросил князь.

- Да.

- Зачем ты это сделал?

- Он хотел тебя убить, княже.

- Хотел ведь только.

- Если бы не остановил его, убил бы.

- Может, угрожал? Боярин любил угрожать.

- Видели все: убил бы тебя, княже.

- Как зовешься?

- Петрило.

- Убил ты моего друга великого и вельми знатного и повсюду боярина. За убийство надлежит тебе кара. Тяжкая и суровая.

- Знаю, княже, но спасал тебя.

- За то же, что спас меня от смерти, возьми вот эту гривну.

- Благодарение, княже, - Петрило склонился в поклоне.

- Это плата малая за спасение от смерти. Достоин ты большего. Но видеть тебя не могу теперь, ибо ты - убийца. Убил человека не в битве, не в честном бою, а коварством, сбоку. Поэтому должен покинуть дружину. Возвращайся в Ростов, покажешь гривну тысяцкому моему Гюргию, он наградит тебя надлежащим образом.

- Благодарение, княже.

- Теперь бери коня и уезжай.

Бывали такие случаи не раз и не два, они предавались забвению, ибо княжеская власть не чурается, когда нужно, насилия, однако то, что легко и просто забывалось в отношении других князей, не могло теперь быть поглощено забвением, ибо здесь речь шла про Юрия Ростовского, или Суздальского, как он сам себя охотнее называл, чтобы досадить хоть чем-нибудь вельможному боярству ростовскому. Речь шла о князе Долгая Рука, милостивом к убогим, щедром и добром для бедных и ненавистном для бояр, один из которых - к тому же едва ли не самых славных после боярства киевского - убит самим Долгоруким, по его велению, у него на глазах.

С того дня и начало вырастать это незначительное, собственно, в истории всей земли событие до уровня неистребимых, вневременных, вечных.

А Долгорукий, не придавая значения тому, что произошло, но и в наущение другим всем боярам, которые вздумали бы поднимать руку на великого князя, велел сыновей Кучки забрать и зачислить в младшую дружину, дочь же его Улиту, девушку пригожую и милую сердцу князя Андрея, отдал сыну в жены. Земли боярина Кучки стали княжескими землями, и самое название их Долгорукий уничтожил, назвал местность эту Москвою, по названию реки.

Боярский наговор быстро приспособился и к этим переменам, и говорено с тех пор, что князь Долгорукий велел убить боярина Степана Кучку в Москве. За что? За непокорность.

Но это будет потом, а тогда Долгорукий, распорядившись надлежащим образом, направился дальше на юг, в Киев; Петрило же, возвратившись в Ростов и представ перед тысяцким Гюргием, получил от него вместо вознаграждения, обещанного князем, вельми важное, можно сказать, высокое поручение. Именно в это время Гюргий снаряжал в Киев великий товар, порученный суздальскому боярину Василию. Товар должен был доставить в Киев 500 гривен серебром и 50 гривен золотом, которые тысяцкий Гюргий жертвовал Печерской обители на оковку раки блаженного Феодосия. Этим Гюргий хотел продолжить богоугодное дело отца своего Шимона, который жертвовал большие деньги на возведение Печерской обители, одновременно показывал свое богатство, но не столько и свое собственное, сколько земли Суздальской. Ибо если и не князь, а только тысяцкий жертвует от щедрости своей такое количество серебра и золота, то что же тогда это за земля и какой достаток господствует в ней! Для сравнения сказать бы можно, что в те времена чешский князь платил ежегодно германскому императору от своей земли 500 гривен и 120 волов.