Петр Краснов - Единая-неделимая

Казалось, из тьмы средневековья незримо выдвинулись светлые образы рыцарей и их дам, трубадуры и менестрели, и в холодных библиотечных стенах Кавалерийского полка повеяло красотою прошлого, когда честь была дороже жизни.

Пошлость куда-то ушла. Все подтянулись и стали серьезными. Казалось, призраки старины наполнили высокую комнату с огромными кожаными креслами и диванами, со стенами, откуда смотрели акварельные портреты старых кавалеристов, умевших хранить офицерскую честь.

Забитое и униженное за последние годы дворянство точно почистило свои гербы, протерло шпаги и вспомнило, что, кроме жизни с ее радостями и утехами, с любовью женщин, с ресторанами и спектаклями, с цыганскими песнями и бессонными ночами загула, есть еще честь и на страже ее стоят смерть и кровь.

Разговоры были короткие. После обмена воспоминаниями из жизни полка о таких же историях был недолгий обмен мнений.

— Оскорбил поручик Морозов корнета Мандра?

— Да, оскорбил.

— Было вызвано оскорбление таким поступком корнета Мандра, который мог возмутить поручика Морозова?

— Да.

— Был поступок корнета Мандра настолько непристоен, что за него следует удалить из полка?

— Нет.

Вопросы задавались председателем суда чести, старшим полковником графом Бергом, и ответы были единогласные и без колебаний. Сзади каждого стояли века, традиции, тени и призраки прошлых поколений офицеров Лейб-Гвардии Кавалерийского полка.

Они подсказывали ответы.

— Могут поручик Морозов и корнет Мандр оставаться в полку после этого происшествия?..

— Да, могут, если оскорбление будет смыто кровью.

— Как вы считаете, господа, можем мы разрешить дуэль на основании дополнения к положению о судах чести?

— Да, можем.

В 8 часов дуэль была разрешена, и сторонам оставалось только избрать секундантов, а секундантам уговориться о месте, времени и условиях дуэли, суду же утвердить эти условия.

В полночь все было кончено. Дуэль назначена через день в Удельном лесу, у рва, отделяющего лес от полей деревни Коломяги.

Поручик Эльтеков по поручению ротмистра Петренко, бывшего секундантом Морозова, съездил к своему дяде и привез от него два старых дуэльных пистолета. В два часа ночи секунданты разбудили оружейного мастера, прошли с ним в оружейную мастерскую, проверили там пистолеты и приготовили пули.

В назначенный для дуэли день, в 5 часов утра три полковых экипажа и наемная карета с доктором отвезли всех участников дуэли в Удельный лес.

Ровно в семь часов оба дуэлянта и секунданты спустились в ров с еще замерзшею водою.

Петренко отсчитал десять шагов и воткнул сабли.

По команде поручик Морозов и корнет Мандр начали сходиться.

Внизу, в широком рву, отделявшем лес от коломяжских полей, лежал глубокий и рыхлый снег и надо было высоко поднимать ноги. Походка Мандра казалась Морозову смешною. Точно шаля, шел он, по-петушиному поднимая длинные ноги. Морозов посмотрел вбок на неподвижно застывших ротмистра Петренко и поручика

Окунева, увидал над ними осыпь земли и верх рва, услышал тихий, точно далекий бред, шепот сосен и елей, темною стеною подошедших ко рву, а через него далекое гудение города, и все стало казаться ему глупым, ненужным и неестественным.

«Боже мой, — подумал он, — да ведь я иду, чтобы убить его или изувечить, а он хочет убить меня».

Морозов увидел, как Мандр поднял длинный пистолет и прицелился.

Против лица показалась черная точка дула. Тогда стало страшно и скучно. Краски в природе словно померкли. Свежее весеннее утро, оранжевая осыпь песка на берегу рва, темная зелень елей и розовое пятно солнечного луча на снегу — все стало тусклым и плоским, точно не лес стоял перед ним и не снег хрустел под ногами Мандра, а все это было лишь нарисовано на громадном холсте. Беспредельной, последней, скукой веяло от этой серой сплошной плоскости.

Вся природа казалась только плохой олеографией, засиженной мухами в старом деревенском трактире.

В голове Морозова мелькнуло воспоминание о ночном разговоре с Андреем Андреевичем, и он подумал: «Это переход в четвертое измерение, а четвертое измерение — мир теней и смерть».

Морозов, нехотя и не целясь, с отвращением нажал на крючок и выстрелил. В то же мгновение он почувствовал, как что-то сильно и резко ударило его в бок, и у него потемнело в глазах.

Сквозь облако белого дыма, напомнившего Морозову детство и охоты, когда стрелял он дымным порохом и в облаках выстрела смотрел на падающую куропатку, он увидал корнета Мандра. Он стоял, расставив ноги, по голенища сапогов ушедшие в снег. Лицо Мандра было бледно, и на нем, как на маске, застыла странная удивленная усмешка.

Мандр сначала тоже казался плоским, как бы нарисованным, но потом выдвинулся, сделал прыжок вперед, кинул пистолет в снег и протянул руку Морозову.

— Сережа, прости! Я виноват! — крикнул он.

Все бросились к Морозову.

— Доктора, доктора! Виталий Павлович, скорей! — кричал наверху Окунев.

Морозов продолжал стоять. Он ощущал теплую сырость на груди и томную, растравляющую боль под сердцем. Он видел уже мутно. Но ему было радостно, что лес и снег, края рва и люди вернули свои краски и перестали казаться плоской картиной. Четвертое измерение, с его страшною безмерной скукою, прошло мимо.

Морозов слабо улыбнулся и проговорил, точно смущенный общим вниманием:

— Кажется, я ранен?..

Подхваченный под руки офицерами, он медленно опустился на снег и закрыл глаза. Чувство покоя и сознания, что кто-то другой позаботится о нем и что он вел себя хорошо, по-офицерски, не покидало его все время, пока ему осматривали рану и везли его на квартиру.

Рана была нетяжелая. Пулю, застрявшую между ребер, вынули в тот же день, но можно было опасаться нагноения, а сердце было близко. Больному требовался покой. Денщик Петр и вестовой Тесов бессменно дежурили на квартире, удаляя посетителей и давая объяснения «господам офицерам», желавшим повидать больного. Когда офицеры полка убедились, что больному разговаривать нельзя и что он больше спит, они оставили его в покое. Но тогда для Петра и Тесова создалась более сложная задача — не допускать дам, рвавшихся повидать и ухаживать за «героем». Однако с полковыми дамами справиться было возможно. Они понимали дисциплину, они знали, что такое преданный денщик и преданный вестовой, и потому ограничивались расспросами и просьбой передать цветы, папиросы, конфеты или просто визитные карточки.

Так прошло десять дней. Раненый быстро поправлялся. Интерес к нему в полку ослабел, но слух о дуэли распространился по городу. В газетах были намеки о ней с инициалами дуэлянтов. Абхази рассказал у Сеян все подробности о дуэли, и обязанность Петра и Тесова охранить покой своего офицера стала гораздо труднее.