Петр Краснов - Опавшие листья

Плакала скрипка и креп подле нее голос. Он говорил о чем-то таинственном, как тайна бытия, и сильном, как море, готовом унести к неизведанным наслаждениям.

Оставьте… — с рыданием в голосе крикнула Suzanne… — Довольно… Я не могу больше. Сейчас я впадаю в транс… Садитесь… Бросьте… Бросьте вашу скрипку…

Со звоном упала скрипка на кровать Suzanne. Наступила напряженная тишина.

— Садитесь, Andre, — прошептала Suzanne. — Вот так. Холодная рука Suzanne коснулась пальцев Andre. Опять, как ночью в Страстную субботу, приблизились к его лицу длинные блестящие глаза. Горячее дыхание Suzanne обжигало его лоб и шевелило тонкие волосы. Пряный аромат восточных духов туманил сознание. В углу комнаты еле видным красным огоньком на пепельнице тлела монашка и сладкий запах ладана становился все гуще, заполняя небольшую комнату. Было томительно тихо. Время летело. Через коридор и прихожую были слышны голоса игроков в гостиной и всякий раз, как они говорили, Suzanne морщила лоб и шептала с досадою:

— Ах! Мешают… мешают… Ждите… ждите… Чувствую… будет! будет!..

Прошел час. От напряжения у Andre стал проступать на лбу мелкими каплями пот. Его рука стала влажной. Пальцы Suzanne казались еще холоднее.

— Вы слышите?.. — прошептала Suzanne. — Есть… Здесь…

В углу, за умывальником, резко щелкнуло. Точно пол треснул.

Щелчок повторился ближе, у самой кровати, похожий на короткий разряд электричества.

— Не оглядывайтесь… Тихо… Тихо…

Холодная как лед рука Suzanne дрожала. Пальцы корежились конвульсивными движениями, как береста на огне.

— Дух!.. — взволнованным шепотом сказала Suzanne. — Это ты?..

Щелчок раздался у самых ног Andre, и страх перед чем-то непостижимым липкими волнами побежал по телу Andre от ног к голове.

— Дух! — сказала снова Suzanne, и Andre слышал, как срывался ее голос в пересохшем горле. — Ты будешь отвечать нам?.. Я надеюсь, — ты хороший дух?..

Щелчки раздались у постели, у шкафа, у занавешенного окна. Вдруг с тихим шелестом соскочило пришпиленное к окну тяжелое темное одеяло и бледный свет петербургской ночи тихо вошел сквозь натянутую штору и расплылся по комнате. Andre испуганными глазами искал таинственную причину щелчков. Комната стояла во всем своем будничном порядке. Японские бумажные веера висели в углу левее письменного стола, правее были акварели работы Suzanne, у окна косо стоял письменный стол и на нем лежала стопкой бумага. Верхний лист вдруг сдвинулся, точно от ветра, и, медленно порхая, упал на пол возле стула Suzanne.

— Писать будет… — прошептала Suzanne. — Не разрывайте тока… Поднимите бумагу. Карандаш есть?.. Возьмите. Держите так… Дайте конец мне… Так… Хорошо… Дух, — сказала она, чуть возвышая голос — Мы готовы… Кто ты?

Карандаш в руке Andre двинулся и провел волнообразную линию. Suzanne держала его конец в руке, и он нервно двигался, заставляя двигаться и руку Andre.

Лицо Suzanne близко нагнулось к лицу Andre. Белые яркие зубы показались из-под тонких красных губ и были на вершок от губы Andre, затененной молодыми усами. Они ловили дыхание друг друга.

Медленно, едва касаясь бумаги, пошел карандаш. Чуть заметная серая линия потянулась за ним. Буквы сливались с буквами, образуя какую-то круглую вязь, и с трудом угадывались.

— Миласуреи… — прочла Suzanne. — Это имя духа…

— Дух, — прошептала она, и ее дыхание было так горячо, что обжигало губы Andre. — Твои намерения?.. Что ты хочешь?..

Было тихо. Карандаш то трогался, то останавливался в нерешимости и возвращался на прежнее место.

И вдруг резко пошел. Остановился… И буква за буквой написал слово «люблю». В то же мгновение горячие уста прильнули к губам Andre и Suzanne впилась в них долгим жгучим поцелуем несдерживаемой страсти.

Пол зашатался под ногами у Andre, ему казалось, что стул колеблется под ним. Сладко спирало горло, мешая дышать, и он так же, как Suzanne, старался выпить ее дыхание. Это было непонятное блаженство. Он хотел обнять Suzanne за талию, поднял руку, и сейчас же подряд резко застучали щелчки в разных местах комнаты и с треском полетел столик на пол.

За две комнаты раздался испуганный голос Миши. Он кричал во сне:

— Мама… Мама…

Торопливо на его зов пробежала из гостиной Варвара Сергеевна.

— Оставьте, будет! Что с вами, — прошептала Suzanne. — Вы порвали связь… Вы испугали духа…

Письменный экзамен латинского языка только что окончился. Последний и самый страшный, самый трудный экзамен. Гимназисты, один за другим, подавали листки с написанным extemporale. Первый ученик, Бродович, красивый брюнет с тонким носом и широкими ноздрями, встал первым, тихо подошел к столу, за которым сидели Митька и Верт, сухощавый латинист с маленькими черными бачками у висков, уверенно положил свою работу и вышел, никому не кланяясь. За ним потянулся сухой Лазаревский, страдавший вечным насморком, со старческим плоским лицом и черными острыми глазами, потом подал свою работу коренастый, рано возмужавший Благовидов, сын адвоката, гордившийся своими связями через отца с художественным, артистическим и литературным миром.

Andre кончил последнюю фразу и мучился, правильно ли он употребил сослагательное наклонение. Он попробовал подглядеть у своего соседа, Ляпкина, но тот писал, прикрывая рукою. Andre решительно дописал последнее слово и стал перечитывать. Кажется, вышло гладко. "После того, как Эпаминонд" так, так… perfectum или plusquam-perfectum? Perfectum… да… "и чтобы закрепить свои завоевания, он… Ut… ну, конечно, — finale"…

Andre дописал перевод, встал с нагретой скамьи и подал Митьке.

Митька не глядя положил его на маленькую стопку листов, прикрытых книгою.

Andre поклонился и вышел.

Праздник оконченных экзаменов пел в его душе. В соседнем шестом классе были настежь открыты окна. Они выходили на большой гимназический двор, где за полуразрушенной деревянной оградой был старый, запущенный гимназический сад. На дворе несколько гимназистов младших классов играли в мяч. Они поддавали его палкой вверх и бегали за ним с поднятыми головами, глядя, как поднимался к синему небу, становился золотым и точно таял большой серый мячик. По краям у стен домов росли одуванчики и уже цвели яркими пушистыми желтыми звездочками.

По аллее, шедшей вдоль решетки, ходил Бродович, поджидавший Andre.

В углу класса, у печки, как заговорщики, толпились человек восемь гимназистов, разглядывали какие-то картинки и слушали рассказ Благовидова. Лица у всех были красные, взволнованные, возбужденные.

Andre подошел к ним.

По рукам гимназистов ходили карточки, изображавшие обнаженных женщин. Благовидов с важностью рассказывал товарищам: