Сюгоро Ямамото - Красная Борода

— И вы хотите помочь слабоумной родить идиота?

— Доктор Ниидэ сказал, чтобы вы пришли через три дня.

— Я уйду отсюда только вместе с ней, — решительно заявила О-Канэ. — Мне говорили, что в этой больнице делают такую операцию тем, кто в этом нуждается, и даже за лекарство не берут денег, потому и обратилась к вам. Теперь поняла, что сглупила. Схожу туда, где надо пла­тить, — там сделают сразу и не станут ни о чем расспраши­вать. Приведите сюда мою дочь, и немедленно!

Может, в самом деле отпустить с ней дочь? — подумал Нобору. Но Ниидэ стоял на своем, и женщина ушла, пообе­щав напоследок, что уж через три дня заберет дочь, чего бы это ни стоило. Просительное выражение исчезло — она глядела на Ниидэ злобно и презрительно, будто он лишил ее чего-то чрезвычайно для нее важного.

— Чего она хочет? — возмутился Нобору. — Что-то за этим кроется — ведь она заявила, будто готова даже заплатить, лишь бы поскорее освободить дочь от ребенка.

— Не твоя забота — предоставь это мне и Мори, а сам собирайся к родителям в Кодзимати. Уже три часа, и они тебя давно ждут.

В Кодзимати в гостиной сидели супруги Амано и их дочь Macao. День был сумрачный, над городом низко нависли серые тучи, готовые вот-вот разразиться дождем. Еще не было четырех, а в доме уже зажгли огни. Нобору сначала позвали в кабинет отца, где была и мать. Там ему объявили, что тянуть нечего, сегодня состоится помолвка, пока неофициальная, без гостей — он и Macao только обменя­ются чашечками сакэ, как положено. Нобору сперва заявил, что отказывается. Эта церемония в родственном кругу оживила воспоминания о его помолвке с Тигусой. Мать будто почувствовала это и, подвигав непослушными ногами, хотела что-то сказать, но отец властным жестом остановил ее.

— Таково желание господина Амано, и я с ним согласил­ся, — решительным, не допускающим возражений тоном заявил он. — Что мешает нам отпраздновать это в семейном кругу? Ведь на март уже назначена официальная помолвка.

— Потому-то и нет необходимости делать это сейчас, — возразил Нобору.

— Но ведь существует обычай!

Нобору промолчал и поглядел на токонома [24] Токонома — стенная ниша с приподнятым полом в японском доме. . Там в мед­ных вазах стояли веточки сосны и сливы. Так было и сто, и двести, и триста лет тому назад.

«Всегда ветка сосны, всегда ветка сливы — от сотворе­ния мира!» — тоскливо подумал Нобору.

Мать поставила эти ветки согласно традиции, а отцу невдомек, почему такое бессмысленное повторение вызы­вает печальное чувство.

Его молчание родители восприняли как знак согласия. У отца, по-видимому, отлегло от души.

— Пойди приготовь все, как положено, — сказал он матери. — Ну, вот и хорошо, — улыбнулся он, глядя на Нобору. — Откровенно говоря, я за тебя беспокоился — ведь помолвка с Тигусой была неудачной. Кстати, господин Амано собирается поговорить с тобой. Думаю, разговор этот будет для тебя небезынтересным.

Отец загадочно поглядел на Нобору. Его лицо освети­лось ласковой улыбкой.

Помолвка в семейном кругу происходила в гостиной. По этому случаю пол застелили пунцовым шерстяным ковром, расставили старинные позо­лоченные ширмы и внесли два светильника. Жених и неве­ста переоделись: Нобору — в льняной камисимо [25] Камисимо — старинный мужской парадный костюм. , Macao — в белое кимоно из гладкой ткани и в утикакэ [26] Утикакэ — старинная женская одежда покроя кимоно. такого же цве­та. Волосы ей уложили в прическу в стиле симада [27] Симада — прическа молодой девушки с узлом на затылке. , воткнув в них золоченые шпильки. Густой слой косметики настолько изменил внешность Macao, что Нобору она пока­залась взрослой женщиной. Его отец и мать, а также супруги Амано были в строгой одежде, подобающей цере­монии.

Нобору заметил, что столик с чашечками для сакэ вне­сла незнакомая ему женщина.

«Похоже, и сватов не пригласили», — подумал он.

Когда завершилась церемония обмена чашечками сакэ, женщина, скромно сидевшая в углу, низко поклонилась, коснувшись ладонями пола, и негромко, дрожащим голосом произнесла: «Поздравляю». Нобору с удивлением заметил, как затряслись ее руки, а по щекам потекли ручейки слез.

«Так это же Тигуса!» — чуть не вскрикнул Нобору. Ну конечно же, перед ним была Тигуса — его бывшая невеста. Но как же она переменилась! Куда исчезли ее ослепитель­ная, чувственная красота, ее очаровательные черты лица, какими они запомнились Нобору перед отъездом в Нагаса­ки. Может, такое впечатление создавали выбритые брови и выкрашенные в черный цвет зубы, как это положено замужней женщине? Но главное — сказалась семейная жизнь: рождение ребенка, необходимость каждодневно потакать прихотям мужа... Сейчас перед ним была обыкно­венная, ничем не привлекательная замужняя женщина, каких во множестве можно встретить в любом городе, на любой улипе. Глядя на нее, Нобору ощутил, как многолет­няя тяжесть свалилась с него, и мысленно возблагодарил судьбу, которая их когда-то разлучила.

— Здравствуйте, Тигуса, — спокойно произнес он. — Я слышал, что у вас родился ребенок. Надеюсь, он здоров?

— Благодарю вас, — прерывающимся голосом ответила Тигуса. — Девочка недавно перенесла корь, но теперь уже поправилась.

— Ах вот как? К сожалению, я не знаком с вашим супру­гом, но тем не менее передайте ему, пожалуйста, привет и наилучшие пожелания.

— Ну довольно! А теперь отправляйся к себе, — прика­зал Амано.

Тигуса поклонилась и вышла.

— Спасибо, Нобору, — прочувствованно произнес Ама­но. — Я, может быть, глупый отец, но не успокоился бы, не получив твоего прощения. Но ты проявил истинное благо­родство. Теперь я разрешу Тигусе заходить к нам в дом и смогу нянчить внучку.

Нобору поклонился и поглядел на Macao. Девушка отве­тила ему полным благодарности взглядом.

Какие умные, глубокие и чистые глаза — в них, как .в зеркале, отражается вся гамма чувств до тончайших оттен­ков; поистине судьба оказалась к нему благосклонной; вер­но, красота Macao не броская, но со временем она расцве­тет — в этом нет сомнения. Тигуса напоминала пышный цветок, а стебель и веточки служили лишь тому, чтобы подчеркнуть его красоту. Отцветет цветок, опадут его лепестки, и стебель и веточки останутся голыми. Macao же — цветок вроде бы скромный, неброский, но красота его становится все утонченней по мере того, как растут его веточки и вытягивается стебель. И если Тигусу можно сравнить с усыпанным цветами кустом, то Macao похожа на вечнозеленое дерево, не меняющее цвета во все времена года; именно такую женщину он мечтал избрать спутницей жизни. Так думал Нобору, разглядывая Macao.

После того как пригубили сакэ родители жениха и неве­сты, Амано повернулся к Нобору и сказал: