Сюгоро Ямамото - Красная Борода

О-Мон скончалась через месяц. Ее лицо на смертном одре было спокойным и красивым, на губах затаилась весе­лая улыбка.

— Я счастлива, О-Сэн, — говорила она незадолго до смерти. — Правда, я мечтала уйти в мир иной где-нибудь на открытом месте, на лугу, поросшем высокой травой. Но, если подумать, что может быть лучше, чем умереть на руках у подруги, которая за тобой ухаживает, безропотно исполняет твои капризы... Я так счастлива, что боюсь, как бы мне не воздалось за грехи мои...

— Не надо говорить о смерти, — увещевала ее О-Сэн. — Ты уж лучше постарайся выздороветь, если даже тебе придется ради этого грызть камни.

О-Мон согласно кивала, глядя на нее прозрачными, чистыми глазами, хотя в глубине души понимала: смерть уже не за горами, она здесь, рядом, и нет от нее спасе­ния.

— Немало мучений пришлось мне перенести, — гово­рила она. — Как вспомнишь — оторопь берет. Сколько в жизни было невыносимо тяжкого. Слава богу, всему прихо­дит конец, и смерть для меня — избавление. Наверно, на том свете царит тишина, льется ласковый свет, освещая множество чудесных цветов. Там нет места ненависти, вра­жде и обману, там я спокойно отдохну, позабыв о всех горе­стях. Там мне не придется страдать и печалиться. Поймешь ли ты меня, О-Сэн? Я теперь жду не дождусь, когда смерть придет и возьмет меня.

О-Мон умерла в конце октября. В ту ночь дул пронзи­тельно-холодный осенний ветер. Перед смертью она попро­сила О-Сэн сесть у изголовья, взяла ее за руку и словно чего-то ждала.

— Я буду оттуда защищать тебя, О-Сэн, охранять твое и Котаро счастье. Прости, что доставила тебе столько хло­пот, — шептала она.

Пошел дождь, его капли стучали в закрытые ставни и крышу. Неожиданно О-Мон широко раскрыла глаза и, глядя на дверь, внятно произнесла:

— Открой дверь, О-Сэн. Разве не слышишь: за мной пришли...

Спустя четверть часа О-Мон испустила дух.

С того дня для О-Сэн началась новая жизнь. После по­хорон она настолько переменилась, что ее было не узнать.

Она перестала робеть, пугаться окружающих. Надо жить, решила она, и это решение придало ей новые силы. С какой стати бояться каждого, кто станет указывать на нее паль­цем! Да, Котаро — ее ребенок, а Кота — его отец. Он умер, но она сумеет вырастить и воспитать их сына. Да, теперь она будет жить по-другому... В конце года она приняла предложение Мацудзо и открыла овощную лавку. Правда, она опасалась, что соседи не станут покупать овощи в ее лавке. Но Мацудзо сердито сказал:

— Продавай вдвое дешевле — от покупателей не будет отбоя. Поначалу появятся покупатели из других кварталов, а там и соседи не выдержат.

Он переоборудовал часть дома под лавку, прислал в помощники пятнадцатилетнего юношу из деревни, а также доставил из Коги все необходимое: старую тележку, пять корзин, весы, конторскую книгу и даже подставку для кисточек. Кроме того, Мацудзо договорился с оптовиком из Сэндзю, с которым у него давно сложились хорошие отно­шения, чтобы тот отпускал О-Сэн овощи по себестоимости. Позднее, когда оптовик узнал историю О-Сэн, он стал про­давать их ей на еще более льготных условиях. Юноша, при­сланный Мацудзо, каждый день ходил в Сэндзю и доставлял от оптовика свежие овощи. Торговля сразу заладилась. Правда, бывает и так: первые дни все идет нарасхват, а потом покупатели остывают, и владелец лавки терпит крах. Но в лавке О-Сэн покупателей становилось все больше. Мацудзо несколько дней ей помогал, стараясь продавать овощи как можно дешевле. Соседи вначале обходили лавку стороной, но цены сделали свое дело: ведь овощи нужны к столу каждый день, а в тяжкие времена, когда каждая монета была на счету, кто бы устоял перед искушением приобрести товар хоть на мон дешевле. В лавку заглянула одна соседка, потом другая, а за ними потянулась вся окру­га. Что до О-Кан, то после перебранки у храма Дзидзо она продолжала всячески поносить О-Сэн. Узнав, что у О-Сэн овощи дешевле, чем в овощной лавке ее мужа, она предло­жила закупать у нее половину оптом, чтобы потом перепро­давать их через свою лавку. О-Сэн, само собой, отказалась, чем вызвала новый поток брани в свой адрес, но соседи уже перестали к О-Кан прислушиваться.

Когда торговля наладилась, Мацудзо уехал к себе в Когу и стал по-прежнему наведываться раз в неделю. Как обыч­но, он усаживался за стол, молча покуривал пахнувший полынью табак, сердито оглядывал комнату или листал конторскую книгу, в которую О-Сэн аккуратно заносила доходы и расходы. Изредка он брал с собой Котаро и от­правлялся к храму Сэнсодзи. Он не изменял своим правилам: оставался на ночь, а рано утром возращался в деревню. По словам юноши из Коги, у Мацудзо не ладились отношения с женой. Своих детей у них не было, а О-Цуру они взяли на воспитание у родственников. Но девочка у них не прижи­лась, и вскоре пришлось отправить ее обратно. О-Сэн сразу припомнилась их совместная поездка на судне. Теперь ей стало понятно, почему так грубо жена Мацудзо обращалась с О-Цуру, а девочка была так грустна. Винить здесь было некого — так уж несчастливо сложилась эта семья.

Весной следующего года О-Сэн отправилась на клад­бище храма Хонэндзи и, уплатив деньги священнику, попро­сила выбить на могильных камнях посмертные имена дедушки и Коты. Потом она заказала памятные дощечки с их посмертными именами и на дощечке Коты вывела крас­ной тушью свое имя.

Так дни шли за днями, складываясь в месяцы и годы. Умер Гондзиро из конторы посыльных. Во время пьяной драки он пырнул кого-то ножом, угодил в тюрьму и спустя год отдал богу душу. Томосукэ и его жена при содействии Кадзихэя купили домик в Хондзё и занялись торговлей лесом. Невдалеке от моста Асакуса, чуть ниже по течению, возвели новый мост и назвали его Янагибаси. Вот, пожалуй, и все заслуживающие упоминания события, происшедшие в последние годы.

Местные жители направили прошение о строительстве нового моста сразу после пожара. Наконец мост построили. Это событие отмечали в течение трех дней. На третий день О-Сэн закрыла лавку, отправила помогавшего ей юношу погулять с Котаро, а сама переоделась в новое кимоно, намереваясь поглядеть на новый мост. Кто-то окликнул ее у входа. О-Сэн отворила дверь и увидела Сёкити.

— Я пришел просить у тебя прощения, — сказал он, виновато глядя ей в глаза.

Они не виделись пять лет. С тех пор Сёкити немного рас­полнел, лицо округлилось и лоснилось от жира. Наверно, выпивает, подумала О-Сэн, спокойно разглядывая его. Как ни странно, в ее душе не дрогнула ни единая струна. Она могла бы рассмеяться ему в лицо, появись у нее такое жела­ние.

— Я очень спешу, — холодно сказала она.

— Я задержу тебя ненадолго, О-Сэн, — поспешно про­бормотал он. — в конце прошлого года я ездил в Мито на похороны Сугиты.