Лоренцо Медичи де - Заговор королевы

Не имея ни предписаний, ни личных причин вмешиваться в происходящее — тем более что на нем не было мундира, — Жиль решил не бросаться очертя голову на помощь гугенотам. Не его это дело. Он хотел только одного: чтобы кончилась эта бессмысленная война. Тогда он сможет вернуться домой. Грохот выстрелов заставлял его тревожиться о матери. Ведь она одинокая беззащитная вдова и живет в плохоньком домишке на южной окраине столицы. Бросить ее на произвол судьбы и примкнуть к товарищам по оружию? Об этом не может быть и речи. Мать — все, что у него осталось. Отец умер много лет назад, а брата он потерял на поле боя. И он поспешил к дому своей матери. Чем дальше он шел, чем больше ужасов открывалось его глазам на улицах, тем сильнее становилось его беспокойство. Кровавая расправа, сотрясающая столицу, была намного страшнее всех битв, в которых он принимал участие. Как могут люди, столько лет жившие в мире и согласии, в один прекрасный день ни с того ни с сего схватиться за оружие и начать беспощадно истреблять ближних? Не только солдаты убивали горожан, соседи набрасывались друг на друга. Раз уж ему повезло избежать смерти на поле боя, то не хотелось бы принять ее у стен собственного дома.

Когда Жиль достиг начала улицы, на которой жила его мать, сердце его сжалось от дурных предчувствий. Он опоздал. Все говорило о том, что смерть здесь уже побывала. Он хорошо знал, что означают темные пятна на земле и на стенах домов. Многие из погибших были ему знакомы. Вон, например, сосед, с которым он, бывало, останавливался поболтать. Трупы лежали повсюду, их никто не убирал. Должно быть, здесь расправа закончилась совсем недавно. Почти все двери были сорваны с петель, словно по улице пронеслась толпа вандалов. Эта картина невольно заставляла предполагать худшее. Лица уцелевших соседей были мрачны. Знакомые, встречаясь с ним взглядом, опускали голову, словно опасались, что в их глазах он прочтет страшную весть, которой так боялся.

Дом его матери оказался в числе многих, которые не пощадили нападавшие. Входная дверь разнесена в щепки. Жиль вошел. Внутри царил разгром. Было неестественно тихо. Гробовая тишина. Он позвал:

— Матушка… Матушка!

Его голос дрожал. Не получив ответа, он, перескакивая ступеньки, взлетел на второй этаж. Ему не пришлось пересекать коридор, чтобы выяснить, почему мать не отвечает. Он увидел ее с последней ступени лестницы. Одна ее нога свисала с кровати, глаза неподвижно смотрели в потолок. Вокруг растеклась лужа крови. Ее убили жестоко. Бывалый солдат, он сразу увидел, что его мать несколько раз проткнули шпагой.

Слезы потекли по его щекам, из груди вырвался крик боли.

— За что? За что?..

Какое отношение имела его мать к политическим и религиозным распрям? Она всегда была доброй женщиной и никогда не совалась в чужие дела. А может, искали вовсе не ее и она просто попалась на пути разъяренным убийцам? Им овладела безудержная злость. Злость отчаяния, смешанная с чувством собственной беспомощности. Это сделали католики? Но… за что? За что?

Он опустился на колени возле тела матери, изливая свою боль в долгом беззвучном рыдании, и стоял так, пока из соседней комнаты не послышался тихий стон. Жиль медленно поднялся на ноги и прислушался. Стон повторился. В доме определенно находился кто-то еще.

На цыпочках, чтобы не производить шума, он подошел к двери своей бывшей комнаты. Мать сдавала ее, когда удавалось, чтобы хоть как-то сводить концы с концами. Дверь была закрыта. Жиль осторожно открыл ее и, к своему удивлению, увидел на полу комнаты девушку в разорванной одежде. Она тихо стонала от боли. Нетрудно было догадаться, что над ней надругались солдаты. Должно быть, те же, что убили его мать. Ему пришло в голову, что бедную старушку могла постичь та же участь, но он тут же отбросил эту чудовищную мысль.

Девушка лежала на боку, спиной к нему. Он подошел, опустился рядом на колени и тронул ее за плечо. Она вздрогнула и резко обернулась. Ее исполненный ужаса взгляд встретился с изумленным взглядом Жиля.

— Не знаю, кто ты, — сказал он со всей нежностью, на которую был способен, — но не бойся. Я сын хозяйки дома. Что здесь произошло?

Вместо ответа девушка разразилась рыданиями.

Жиль обнял ее и привлек к себе, охваченный состраданием. Да и ему самому необходимо было к кому-то прижаться. Перед его глазами все еще стояла страшная картина, увиденная в соседней комнате. Они долго плакали вместе в тишине, каждый о своем горе.

Немного успокоившись, Жиль приступил к расспросам. Ему хотелось знать, откуда взялась неожиданная гостья.

— Кто ты? Как тебя зовут? Что ты здесь делаешь? Ты снимаешь эту комнату? Я думал, что наш квартирант — мужчина.

Все еще не оправившись от потрясения, он обрушил на девушку шквал вопросов, на которые она не в состоянии была отвечать. Тинелла продолжала плакать. Ей никак не удавалось успокоиться. Можно ли довериться этому незнакомцу, что так ласково и сочувственно смотрит на нее? Он совсем не похож на этих ужасных людей, которые ее…

От одного только воспоминания о случившемся она зарыдала еще горше. Потом, взяв себя в руки, начала рассказывать. По крайней мере, то, что помнила. Этот отвратительный солдат, который первым вошел к ней в комнату, а потом тот, огромный, а потом остальные… Сколько их было? Она потеряла счет. Много. Тогда она была в полуобмороке и помнила все как сквозь пелену. Восстанавливать события оказалось мучительно. Но, изливая душу незнакомцу, она постепенно почувствовала облегчение. Дружеское участие притупляло боль. Она вспомнила о Франсуа. Если бы он сейчас был рядом! Тинелла боялась за его жизнь. Странно, что он не вернулся. Ей хотелось верить, что с ним все в порядке, но его долгое отсутствие не предвещало ничего доброго.

Она стала рассказывать про Франсуа, про то, как они вместе провели вечер и почему пришли сюда, в этот дом, где ее возлюбленный снимал комнату. О том, что произошло между ними ночью, она умолчала, полагая, что собеседник и сам догадается. Просто сказала, что проснулась ночью одна и стала ждать возвращения Франсуа. Но вместо него пришли эти негодяи… Она снова начала всхлипывать. Произнести вслух, что ее по очереди многократно насиловали, она не могла, но видела, что Жиль не нуждается в объяснениях. Ей было так стыдно, словно она сама во всем виновата. Тинелле никогда еще не доводилось рассказывать о себе, тем более в таких обстоятельствах. Все произошло так внезапно и стремительно. Кто бы мог подумать, что с ней вообще может случиться подобное.

То, что перед ней совершенно незнакомый человек, странным образом располагало к откровенности. Стыдливость ни за что не позволила бы ей рассказывать такие жуткие вещи кому-то знакомому или даже подруге. Незнакомец слушал очень внимательно, то и дело кивая головой в знак того, что он все понимает. Он не задавал вопросов, давая ей выговориться. Солдат Жиль был человеком опытным, спокойным и терпеливым. Ему не раз случалось утешать солдат, умирающих на поле боя. Он знал, когда нужно что-то сказать, а когда просто выслушать.