Орест Ницман - Мессия, пророк, аватар

– Хорошо, где нас нет, – перебил Иоанн.

– Нет, ты не знаешь, племянник. Рови просил передать, что все хорошо живут. И он – тоже. Он не станет врать. Он всегда говорил правду. И лишнего не говорил никогда… Но вернется он еще не скоро.

Нехама вздохнула и тихонько заплакала.

– Молись, Нехама, и он вернется, ибо Господь Бог надоумит его вернуться раньше. Молись…

В Иоанне оживал проповедник.

Две недели Иоанн в городе не показывался. Только прогуливался в маленьком дворе теткиного дома. Она мало разговаривала с племянником. Все хлопотала над больным Ровоамом, натирала его сандаловым маслом, тем, что прислал Рови. Иоанн ей помогал, заставлял молиться и о выздоровлении мужа, и о возвращении сына.

Лишь в середине третьей недели затворничества Иоанн вышел в город. Он раздобыл где-то длинный старый хитон и облачился в него. Сандалии он оставил дома. Иоанн взъерошил уже отросшие волосы, подпоясался грубой веревкой и в таком виде появился на базаре.

Над городом в этот день сгущались тучи, предвещая грозу. С востока надвигалась непроглядная мгла. Молнии вдали уже атаковали горизонт, пронзали землю. Раскаты далекого грома делались все слышнее и слышнее.

Иоанн собрал вокруг себя людей, сам взгромоздился на бочку из-под сельди. Заговорил о Божественных знаках, посылаемых небом. Люди слушали не очень внимательно: тревожились по поводу близкой грозы, готовые разойтись кто-куда, не дослушав Иоанна. А он говорил и говорил, все более вдохновляясь. И тут вдруг совсем рядом грянул гром. Казалось, над Иоанном с оглушительным, нестерпимым треском развалилось небо. Он перешел на крик:

– Люди, слышите, как пророк Элия-Анави разъезжает по небу на огненной колеснице?! Слышите? Это он, творящий чудеса, воскрешающий мертвых, защищающий новорожденных, это наш ангел обрезания – вы все его знаете. Сейчас пророк возвестил нам с небес о том, что вновь грядет Спаситель. Скоро он явится к нам. Мы все его ждем. Он идет сюда с востока, как раз оттуда пришла к нам гроза, предвестница явления мешиаха. Радуйтесь, люди, мешиах – наш Спаситель, обрезанный, как и вы, – явится скоро. Не сегодня, не завтра, но – скоро. Он не уйдет на небо, как тот, что оставил нас сорок лет назад, он останется с вами. Верьте мне, люди. Я – Иоанн, новый предтеча нового мешиаха!

Последние слова он прокричал уже под проливным дождем. Почти все люди разбежались. Осталась лишь кучка безразличных: наплевать на то, что ливень вымочил их до нитки, вместе с Иоанном. А он все говорил и умолк лишь тогда, когда и эти, последние его слушатели, не выдержав непогоды, сбежали. Оставшись один под сплошной завесой дождя, он побрел домой.

Иоанн сильно простудился. Целыми днями он опять оставался дома. Кашлял, трудно дышал, очень ослаб, совсем мало ел. И все же порывался выйти в город. Нехама с трудом удерживала его. Теперь она ухаживала за двумя больными. Тыква с сандаловым маслом опустела. Но снадобье и в самом деле оказалось целебным. Ровоам уже вставал с постели и кряхтя похаживал по двору, а скоро и вообще выздоровел. «Теперь-то я дождусь возвращения Рови, – говорил себе Ровоам, – все равно дождусь. Не умру до его возвращения».

Иоанн выздоравливал труднее и дольше. Наверное, потому, что больше не было сандалового масла. Пустая тыква лежала на полке как талисман. Предусмотрительная Нехама заказала масло купцам, отправившимся в Индию. Когда еще они воротятся? Один Бог знает.

– Возьми пока оливкового, – подсказал Ровоам. – Оно тоже годится для растирания тела. Помнишь, Нехама, ты лечила нашего маленького Рови?

Опять – Рови. Ровоам часто вспоминает его теперь. А уж о Нехаме и говорить нечего. Каждый божий день он у нее в мыслях – ее дорогой сын. Какой он теперь? Узнает ли она его, когда он вернется?.. Да и вернется ли? Купцы, передавшие от него масло, в двух словах описали Рови. Он, говорили, стал высок ростом, но худощав. Длинноволос. Носит белые одежды. И зовется как-то очень странно. Нехама не запомнила…

Она сидит возле ложа Иоанна. Юноша дремлет. И сильно потеет. Это значит, что ему уже лучше. Выходит из него недуг. Нехама вспомнила Египет. Там люди считают, что, если человек хорошо потеет, значит, он здоров. Они приветствуют друг друга вопросом «как потеешь?». Наверное, это правильно. И вот Нехама видит, как обильно вспотел Иоанн. Дело идет на поправку. Нехама обтирает Иоанна полотенцем, он открывает глаза.

– Мама, – очень тихо зовет он. – Нет, это ты, тетя Нехама.

Она приносит питье. Попив, он смотрит на нее уже совсем ясными глазами:

– Спасибо, тетя Нехама. Ты мне как вторая мать…

Выздоровев, старый Ровоам принялся за прежнее: ворчал, всем в доме был недоволен. И приходу Иоанна вовсе не обрадовался. Чтобы Иоанн не слышал, отводил Нехаму в укромное место и выговаривал ей, зачем, мол, она приютила сына Елишебы. Мало того что он ест его, Ровоама, хлеб, а на Нехаму, дескать, свалились лишние заботы. Этот парень – «Вот посмотришь, Неха (так он иногда называл жену)» – еще навредит их благочестивой семье. Репутация-то у Иоанна никудышная: был посажен царем в яму – это неспроста; как помешанный твердит о новом Спасителе, что, мол, вот-вот явится, а прошли уже все сроки, и вместо Спасителя – шиш. Люди больше не верят Иоанну. И вообще, зачем им, Ровоаму и Нехаме, навлекать на себя гнев властей? Иоанна все еще преследуют, и этот гнев может ни с того ни с сего пасть на их благородное семейство. Да, благородное! Во-первых, нелишним будет вспомнить, что он, Ровоам, происходит не от кого-нибудь, а от самого Ицхака, сына Авромова. Во-вторых, Нехама родила сына, зачатого Святым Духом, а это значит, что ребенок был отмечен Богом. Стало быть, особым Божьим вниманием осиянна их семья…

Вот как теперь рассуждал старый Ровоам. Не попрекал он жену за прошлый грех. И бедная Нехама в страхе ожидала, когда муж вновь напомнит о ее непонятном зачатии. Но нет, не напоминал – пока видел для себя выгоду в рассуждениях о непорочном зачатии, не вспоминал и о грехе жены. А вот об Иоанне ворчать не уставал.

В конце концов Нехама решила, что племянника надо удалить из дома. Пусть будет где-то рядом – ведь Елишеба поручила ей Иоанна, – только бы не на глазах у ворчуна. Правда, она стала замечать, что зрение мужа сильно ослабело за последнее время. И недалек тот день, думала она, когда Ровоам ослепнет совсем. Конечно, думать об этом – кощунство, но, раз сообразив, что при слепом муже не нужно будет прятать Иоанна, Нехама уже никак не могла отделаться от мыслей об окончательно ослепшем Ровоаме. Она невольно заглядывала вперед и так сжилась в сознании с грядущей неизбежной слепотой мужа, что забывала о реальности. Реальность же состояла в том, что Ровоам пока был зрячим, а значит, Иоанна все-таки удалить придется. «Обуза он для нас, Неха. Тяжелая обуза. Лишний едок», – не переставал твердить Ровоам. В конце концов, он прав, думала Нехама. И жена обязана соглашаться с желаниями мужа, не перечить. На том и держится всякая семья.