Юрий Герман - Рассказы о Дзержинском

- Вряд ли, - сказал он.

Подъехали к речке, к знакомому перевозу. Ребята хором закричали:

- Давай парома!

Канат заполоскал в воде, паром двинулся. Было тихо, река блестела, как зеркало, кустарники лозняка, вербы отражались в неподвижной воде.

Переправившись через реку, Дзержинский и кучер закурили.

- За работу-то заплачено? - полюбопытствовал кучер, повернувшись на козлах.

- Заплачено, - сказал Дзержинский.

- То-то. А то бывает, что и не заплатят.

- Бывает, - согласился Дзержинский.

В селе, у хаты Яна, Дзержинский велел кучеру остановиться. Ян и Маслов вышли на крыльцо. Лицо у Яна было грустное. Маслов посмеивался.

- Вон заныл, - сказал Маслов, кивая на Яна, - дескать, что мы без Феликса будем делать.

- Я вам свой адрес оставлю, - сказал Дзержинский. - Пишите мне обо всем подробно. Книги пришлю. Прочитаете, отсылайте мне обратно; у нас в организации с книгами трудно. И приезжать в город тоже следует. Живая связь всегда лучше переписки. Когда приедешь, Ян?

- Да месяца через два приеду.

- И отлично. Теперь насчет Янушевича и его подголосков. Их надо всеми способами разоблачать перед крестьянами. Пусть народ видит, что это продажные шкуры... Ну, мы об этом не раз говорили. И последнее вот что: пишите корреспонденции в газету нашу. Обо всем. Все интересно. Слышишь, Ян?

- Ладно, - сказал Ян.

- И ты, Маслов, пиши.

- Обязательно.

Дзержинский сел в коляску. Потом добавил:

- И Феликса нигде не спрашивайте. Не найдете. У меня есть партийная кличка - Яцек. Запомнили? Будете искать Яцека.

- На поезд опоздаем, - напомнил кучер.

- Что ж тебя твой Стась не провожает? - спросил Ян.

- А чего ему, - сказал Дзержинский, - его в гости отправили.

Он помахал на прощание рукою. Ребята опять набились в коляску. Уже совсем стемнело. Лошади бежали рысью, огни села делались всё меньше и меньше, потом совсем исчезли.

- Ну, ребята, вылезай! - сказал Дзержинский.

- Так и не приедете? - опять спросил тоненький голосок.

- Не приеду. Приезжайте вы ко мне в Вильно. Дорогу-то домой найдете?

- Найдем.

Вылезли. Дзержинский повернулся в коляске и долго глядел вслед маленьким фигуркам. Ребята часто оглядывались, махали ему руками.

- Живите веселее! - крикнул Дзержинский.

- Е-ее!.. - донесло эхо в ответ.

Кучер хлестнул коней.

Дзержинский накинул на плечи старую, потертую гимназическую шинель, надвинул фуражку на глаза и задумался. Во тьме над белеющей дорогой с жалобным и длинным криком пронеслась какая-то ночная птица. Легкий ветер прошумел над бесконечным полем. Кучер запел:

Все пташки канарейки

Так жалобно поют...

- Ох, жизнь, - вдруг с тоской в голосе сказал он, - жизнь окаянная...

Они встретились в Варшаве, в парке, в морозный зимний вечер и сразу узнали друг друга, несмотря на то, что не виделись много времени. Поцеловались и смущенно помолчали. Никогда раньше они не целовались.

- Вот так встреча, - наконец сказал Россол.

- Да уж, - ответил Дзержинский.

Они стояли в широкой аллее парка, над ними свешивались ветви деревьев, покрытые инеем, их толкали люди, бегущие на каток и с катка. Внизу, на озере, гремел духовой оркестр, празднично блистал изрезанный коньками лед, сквозь ветви деревьев были видны легкие и стройные фигуры конькобежцев.

- Что ты тут делал? - спросил Дзержинский.

- Смотрел. А ты?

- Я шел смотреть.

- Пойдем покатаемся, - предложил Россол.

- Нельзя. В таких местах можно легко наскочить на филера [3] Тайного агента полиции. . Посидим тут.

Сели на холодную, обмерзшую скамью. За то время, пока они не виделись, у Россола ввалились щеки, глаза смотрели теперь жестче, злее, подбородок стал выдаваться вперед.

- Что с тобой, Антон? - спросил Дзержинский. - Ты похудел, изменился.

- Болен, - коротко ответил Россол.

- Чем?

- Чахоточкой, как говорит один мой знакомый фельдшер.

Россол усмехнулся, боком взглянул на Дзержинского и вдруг сказал:

- Я тебя очень люблю, Яцек.

- И я тебя очень люблю, - просто и спокойно ответил Дзержинский. - И у меня есть одно предложение тебе, - угадай, какое?

- Поехать в Италию лечиться, - грустно улыбнулся Россол, - или не верить врачам, которые всё врут. Да? Это ты хотел сказать?

Но Дзержинский хотел сказать совсем не это. Поблескивая глазами, он предложил устроить пир в честь свидания друзей? Идет? В конце концов, один раз в жизни можно себе позволить небольшой пир. Черт побери, уже полгода он не ест досыта! И, кроме того, ужасно хочется кофе. Натурального черного кофе. Он так согревает и так поддерживает силы! Не правда ли?

Шли медленно, не торопясь, вспоминали Ковно, Вильно, тамошние фабрики, стариков сапожников, работу, юность. Разговаривая и вспоминая, вышли из парка на улицу и остановились у кафе, которое показалось им недорогим.

- Сюда? - спросил Дзержинский.

- Сюда, - решительно ответил Россол.

Дзержинский оглянулся: сзади было "чисто", как говорили в тех случаях, когда по следу не шел филер. Россол отворил тяжелую дверь с цветными стеклами и первым вошел в низкое, сводчатое помещение, в котором седой и благообразный швейцар снимал с посетителей пальто и шубы.

- Снимем пальто?

Швейцар уже вышел из-за загородки и стоял готовый принять платье гостей.

- Снимем, - согласился Дзержинский.

Раздеваться было очень неприятно: куртка Дзержинского была подбита протертым "рыбьим мехом", с большими лысинами, а главное, у нее сегодня, как назло, оторвалась подкладка рукава - вата вместе с какими-то тряпочками, - и все это висело на нитках, как нечто самостоятельное и к куртке не имеющее никакого отношения.

Приняв от Дзержинского куртку и назвав ее почему-то рединготом, швейцар вправил ей рукав, покачал головой и начал раздевать Россола - снял с него тоненькое потертое пальто, потом ватный пиджачок солдатского образца, потом стеганый на фланели жилет. Лицо у швейцара сделалось непроницаемым.

Кафе было маленькое и почти пустое. Под матовыми колпаками горели газовые лампы. В красном кирпичном камине жарко потрескивали смолистые поленья. Столик у камина, покрытый свежей скатертью, был свободен, и приятели, усевшись, протянули ноги к огню. Потом оглядели друг друга.

- Почему это на тебе студенческая тужурка? - спросил Дзержинский.

- Купил у старьевщика, - ответил Россол. - Нельзя же ходить голым.

Только здесь они оба почувствовали, как устали за этот день, как продрогли, как хочется поесть и погреться возле камина у огня.

- А тут шикарно, - сказал Россол. - Я бы с удовольствием просидел здесь целый вечер.

- Даром не позволят сидеть, - произнес Дзержинский. - Если сидеть, так надо есть и пить.

Подошла официантка с крахмальной наколкой на голове и в крахмальном белом фартучке.