Петр Константинов - Синий аметист

— Если до вечера от Добрева не будет вестей, — сказал Грозев, — поеду в Тырново-Сеймен. Оттуда попытаюсь связаться с русскими. Продолжать оставаться в неведении бессмысленно. За это время Пловдив может оказаться в непосредственной близости с крупными и решительными сражениями. Если через несколько дней не вернусь, как только русские подойдут к городу, взорвите склад на постоялом дворе Меджидкьошк. Тогда это произведет наиболее сильное впечатление.

— Если потребуется внести изменения, решим все вместе, — сказал Калчев, собираясь выйти с Тырневым.

— Самое главное, — добавил Грозев, — чтобы турки не вывезли тайком склад… Это ведь не шутки — двенадцать тонн взрывчатки и снарядов!..

— Не вывезут, — качнул головой Коста. — Бруцев и Искро следят за ним из сараев, что напротив.

— А как ты выберешься отсюда? — спросил уже с порога Христо. — Они ведь никого не выпускают…

— Попрошу разрешение у Амурат-бея съездить по делам Режии в Константинополь, — ответил Грозев. И добавил: — Вечером соберемся у вас, на постоялом дворе.

Солнце клонилось к западу, но жара не спадала. Зной тяжелым облаком навис над городом. Его не могло развеять дуновение предвечернего ветерка, заставлявшее трепетать листья тополей на холмах.

Грозев направлялся к Пазаричи, шагая под старыми каштанами. Он задержался в торговых рядах, чтобы узнать подробности о том, что происходило возле Чирпана и Стара-Загоры, о местонахождении и продвижении армии Сулейман-паши.

К сожалению, все сведения были не более чем слухи, дошедшие через третьих лиц, — преувеличенные, невероятные. Офицеры армии Хюлуси-паши больше оправдывались, имея в виду свое бесславное отступление, чем рассказывали о том, что в действительности происходит в нескольких десятках километров к востоку отсюда.

Когда Грозев добрался до Пазаричи, колокол старой церкви звонил к вечерне. На маленькой площади было пусто, но по улице, ведущей с холма, спешила запоздавшая прихожанка. Неожиданно Борис узнал в ней Елени. Он отступил к каменной ограде и подождал, пока она не вошла в церковь.

Уже несколько дней он почти не думал о Софии. События поглотили его целиком. Лишь где-то глубоко в душе он ощущал тайное волнение.

Грозев в нерешительности стоял на углу церкви. Следовало ли сейчас зайти к Софии? Имел ли он право на это? Не лучше ли написать короткое письмо, в котором он поблагодарит ее и попрощается с ней?

Размышляя таким образом, он взглянул на часы и направился к дому Аргиряди.

Пересек пустой двор, поднялся по ступеням крыльца. Дернул железный язычок звонка. Когда Никита открыл дверь, на внутренней лестнице Грозев увидел Софию.

— Заходите, пожалуйста, — сказала она, сдержанно улыбаясь. Она, вероятно, увидела его из окна.

София ввела Грозева в верхнюю гостиную.

— Здесь, кажется, немного прохладнее, — произнесла девушка.

Молча указала ему на стул, а себе пододвинула табуретку. Потом, явно желая выиграть время, чтобы оправиться от неожиданности, подошла к буфету из эбенового дерева и взяла оттуда две тарелки с фруктами и сладким пирогом. Она избегала встречаться с ним взглядом, но во всем ее поведении чувствовалось радостное смущение.

— Не знаю, не напугал ли я вас позавчера… — начал Грозев, не сводя с нее глаз.

София серьезно и испытующе посмотрела на него.

— Если это было вашей целью, — пожала она плечами, — вы ее не достигли.

— Нет, — Грозев покачал головой, — единственной моей целью была та, ради которой я пришел. Не было иной возможности, и я просто подчинился своей интуиции и логике.

Отрезав кусочек пирога, она положила его на тарелочку, придвинула к нему.

— Попробуйте, пожалуйста…

Затем подняла взгляд и, задержав его на лице Грозева, спросила:

— И что же подсказали вам логика и ваша интуиция?

— Логика подсказала мне, — он взял в руку тарелочку, — что если человек помогал борьбе за свободу чужого народа, он не может остаться безучастным к борьбе своего народа…

Что-то дрогнуло в лице девушки. Она медленно отвела взгляд.

— А интуиция, — продолжал Грозев, — говорит мне, что вы — человек, к которому я могу обратиться.

— И интуиция никогда вас не обманывает?

— Очень редко. В своей жизни я часто доверялся ей…

София смотрела на камин.

— Вы сейчас сказали, — начала она, не отводя глаз от потемневших кирпичей камина, — что я помогла борьбе босняков за свободу. Это неверно. По сути дела, я ничего такого не совершила. И вряд ли смогу совершить что-нибудь во имя свободы людей. Единственное, что я тогда сделала, — это дала деньги для несчастных голодающих…

И, помолчав, добавила:

— Но я бы хотела сделать для людей что-то хорошее, благородное…

Ей потребовалось усилие, чтобы произнести эти слова. Но произнеся их, она посмотрела на него уже смело. Щеки ее горели.

София была в будничном платье с белым воротничком, который в наступающих сумерках красиво оттенял ее лицо. Она казалась взволнованной, исполненной несколько детской, но твердой решимости.

Грозев встал. Что меняет людей? Наше представление о них? Или же жизнь незаметно оставляет свои следы в каждом из нас? Он сделал несколько шагов. София тоже встала.

— Я уезжаю, — сказал Грозев, — и потому решил зайти к вам, чтобы попрощаться и поблагодарить вас…

— Вы покидаете Пловдив? — Девушка удивленно взглянула на него.

— На некоторое время… Надеюсь вернуться сюда снова.

На лице ее появился румянец.

— Желаю вам счастливого пути… Я тоже благодарю вас… И прошу меня извинить, что я вела себя…

София умолкла, не в силах скрыть волнения.

Грозев сделал к ней шаг. Лицо ее было совсем близко. Его рука коснулась руки девушки, ее пальцы доверчиво ответили на его пожатие.

София прислонилась спиной к камину, будто искала себе опору, и тихо произнесла:

— Идите… Прошу вас…

Грозев отпустил ее руку:

— Спокойной ночи!..

Потом повернулся и стал спускаться по лестнице. София сделала несколько шагов, остановилась и вдруг неожиданно для себя воскликнула:

— Борис!..

Грозев обернулся. Было темно, но силуэт ее отчетливо выделялся на фоне лестницы.

— Я приду, как только вернусь… Благодарю вас… Спокойной ночи!..

Грозев вышел на улицу и направился к Марице. Лицо его пылало. Вместе с темнотой на город опускалась ночная прохлада.

На другом берегу Марицы бивачные костры то ярко вспыхивали, то угасали, и к душевному смятению, которое испытывал Грозев, прибавились неясные, тревожные мысли, не дававшие ему покоя все последние дни.

У фонаря напротив кафедрального собора Грозев посмотрел на часы. Надо было поторопиться, чтобы не опоздать на последнюю встречу на постоялом дворе Тырнева.