Анастасия Монастырская - Карт-бланш императрицы

— Этого никак нельзя сделать, ваше величество, — пробормотал Георг Голштинский, размышляя, как дотащить государя и его фаворитку до спальни, не вызывая при этом пристального внимания со стороны иностранных делегаций.

— Па-чему?! — вскинулась пьяная Воронцова. — Она оскорбила императора и должна быть наказана! Я требую! Мы — Елизавета Вторая, божьей милостью вся Руси. Черт, опять запуталась!

Принц поднял глаза к потолку, призывая на помощь всех известных ему богов. И почему Петра угораздило выбрать себе в любовницу эту женщину, которую и женщиной-то сложно назвать?! Добро бы еще сидела в спальне, так нет, ее в политику потянуло.

Еще недавно он был уверен, что сможет управлять племянником по своему усмотрению, но просчитался: слишком быстро Петр терял человеческий облик и возможность нормально мыслить и принимать адекватные решения. Хотя будто до этого он мог это делать! Глупости, совершаемые молодым государем, были не просто чудовищными… Их последствия уже сейчас казались катастрофичными не только для всего российского государства, но и для самого Петра.

Сначала приближение прусского посланника. Государь его так возлюбил, что в приказном порядке потребовал "поиметь всех молодых фрейлин". Посол отбивался, не зная, как отказаться от царской милости, но где там! Вместе с испуганными девицами его заперли в одной комнате, а Петр прохаживался у дверей, охраняя "святость" момента. Естественно, что об этом инциденте стало известно во всех европейских государствах.

Сегодняшняя выходка не станет исключением. И самое печальное, что все симпатии будут на стороне молодой императрицы. Принц Голштинский невольно вспомнил о похоронах императрицы. Уже тогда стало понятно, что счастливого царствования у Петра не получится.

…Огромное набальзамированное тело императрицы шесть недель находилось во дворце. Многие с отвращением отводили глаза, не в силах смотреть на желтое нарумяненное лицо Елизаветы с тяжелой улыбкой. Золотая корона плотно сидела на голове, а тканное серебром платье, казалось, вот-вот лопнет на раздувшемся теле. Все десять дней около катафалка молилась Екатерина, чье отстраненное горе резко контрастировало с пьяными выходками ее мужа.

Георг глубоко вздохнул, волоча на себе пьяного императора. Кто ж знал, что так все обернется! Ведь еще два месяца назад можно было обратить симпатии народа в сторону государя. А какой шанс им дала судьба! Как рыдали эти глупые русские, проходя мимо гроба в Казанском соборе, где тело императрицы пролежало десять дней. Еще бы, им не рыдать: для любого простолюдина Елизавета по-прежнему дочь Петра Великого. Ее до сих пор воспринимают как истинно русскую государыню, в отличие от Петра, объявленного очередным антихристом. И поди объясни про груды дорогих платьем, ларцы, полные бриллиантов, пустую казну! Все равно не послушают. А теперь и вовсе!

На похоронах Петр не скрывал своей радости: все годы он люто ненавидел императрицу. Освободившись от ее болезненной опеки, он потерял чувство приличия. У гроба только и делал, что отпускал плоские шутки, гримасничал, плясал и пил водку. Перессорился со всеми священниками, умудрился оскорбить дежуривших у гроба гвардейцев. Однако больше всего досталось Екатерине Алексеевне. Все десять дней, что тело императрицы находилось в церкви, она регулярно приезжала туда и часами, коленопреклоненная перед гробом, вся в черных одеждах, плакала и усердно молилась. Петр подбегал к ней, щипал, ругал, а один раз даже толкнул. Принц тогда еще удивился, как неловкой она упала, прижимая руки к животу.

В день похорон наглые кривлянья Петра достигли апогея. Длинный трен его траурного плаща несли сразу несколько придворных, он же время от времени убегал вперед, отрываясь от них, и им приходится отпускать шлейф. Полы черного одеяния развевались за ним по ветру, как крылья нетопыря. Государь искренне забавлялся, а в народе все чаще раздавалось: "Антихрист!". Георг поймал себя на мысли, что даже притихшая Воронцова украдкой испуганно крестится.

Затем и вовсе произошел неприятный эпизод. Петр вновь остановился, насмехаясь над стариками-сановниками, с трудом догонявших его. И как только они подошли, пустился вскачь, вертя узкой задницей, издавая непристойные звуки. Движение кортежа снова нарушилось. В толпе послышался ропот.

Во время панихиды чертушка неоднократно заливался смехом, показывал язык и громко разговаривал, заставляя священников прерывать службу…Поистине, это были самые отвратительные похороны. Впрочем, самому Петру они страшно понравились: "Так этой старой карге и надо!" — сказал он в тот вечер. — Вот бы все повторить!"

Ох, нелегкая эта работа: тащить императора до постели. Принц щелкнул пальцами, передавая два бесчувственных тела лакеям. Уф! И почему те, кто облечен такой властью, ведут себя подобно идиотам.

— Такое впечатление, что он уж и не знает, что придумать, чтобы вызвать ненависть его подданных к нему, — раздался рядом вкрадчивый голос. Принц Голштинский устало посмотрел на своего нежданного собеседника.

— Как бы вы ни противились, но императрица завоевывает сердца, — полномочный посол Франции довольно улыбнулся. — Именно этому я сегодня и посвятил письмо императору. Никто так упорно, как она, не воздает покойной императрице столько уважения и почестей. Конечно, про себя она, наверняка, посмеивается, характер у нее такой, особенный. Но вот, что удивительно: духовенство и народ верят в ее искренность и весьма ей за это благодарны. Все, кто знает ее, отмечают замечательную педантичность, с которой она справляет праздники, соблюдает посты, то есть, делает все то, чем легкомысленно пренебрегает император, но что а отнюдь не безразлично населению этой страны. И знаете, что, ваше высочество… — Барон Бретейль с удовольствием нюхнул душистый табак. — Она вовсе не забыла и не простила императору те угрозы, что он обещал реализовать, когда еще был великим князем: постричь ее в монахини и заточить в монастырь, как поступил Петр I со своей первой женой. Все это, подогреваемое ежедневными унижениями, наверняка накапливается в ее голове и ждет лишь повода, чтобы взорваться. Апч-хи! Моя правда. А вы готовы, ваше высочество к подобному взрыву? Думаю, что нет. И уж более того, что к подобному повороту ситуации не готов сам император. Его ждет весьма неприятный сюрприз. Поверьте мне.

Георг Голштинский понуро молчал, осознавая правоту французского дипломата.

— Император болен, ваше высочество. Безнадежно. Он одержим духом разрушения, но не понимает, что первой жертвой станет он сам. Апч-хи!

М-да, его правда. И не возразишь.

ГЛАВА 14.

В такой сложной и опасной ситуации Екатерина, пожалуй, еще не была никогда. Даже когда ей грозили изгнанием из-за материнских интриг, было не так страшно. Даже когда разразился скандал с Бестужевым, она вышла сухой из воды. Но теперь вся ее жизнь зависела от еще не рожденного человечка, грозившего появиться на свет в самый неподходящий момент.