Фаина Баазова - ПРОКАЖЕННЫЕ

Пансионат "Ривьера" тогда принадлежал курортному управлению и, хотя стоимость путевки там была очень высокой, он зато отличался свободным режимом и хорошим обслуживанием. В основном здесь отдыхали люди свободных профессий – писатели, артисты, художники, врачи. Подавляющее большинство отдыхающих – русские евреи из Москвы, Ленинграда, Харькова, Киева.

Как и раньше, когда мы с отцом и Герцелем бывали на курортах Северного Кавказа – в Кисловодске, Ессентуки, – мы и тут, в Сочи, встретили грузин, не говоря уже о грузинских евреях. В тот период лучшие грузинские курорты, еще не ставшие всесоюзными, были не так благоустроены, как Сочи или Минеральные воды, но, по старой привычке, все национальности Грузии отдыхали и лечились там, "у себя", в Боржоми, Цхалтубо, Уцере, Шови.

20 августа я неожиданно получила телеграмму от Брауде, который срочно вызывал меня в Москву. Муж остался с Ириной и Полиной, а я прервала лечение и в тот же день выехала.

В Москве я узнала, что наши тбилисские адвокаты еще неделю тому назад известили Брауде и Комодова об окончании следствия, но Меер и Брауде решили между собой дать мне еще немного времени для восстановления сил. Теперь же необходимо было выезжать в Тбилиси.

Мне пришлось ехать поездом, – достать билет на самолет было невозможно. В Тбилиси я очутилась в конце августа.

Друзья рассказали мне, что следствие было окончено еще в середине августа. Но в Верховный суд дело еще не поступило. Нет его также и в Прокуратуре республики.

Мы уверены, что дело поступит в суд в ближайшие дни. Ждем.

Тбилиси всегда отличался особым, присущим только ему общественным климатом. Общественные события здесь воспринимаются особенно остро и бурно. В отличие от Москвы и Ленинграда, люди здесь не могут замкнуться в семейном и служебном кругах. Широкие родственные, дружеские и общественные связи переплетены так крепко и глубоко, что никто не может остаться равнодушным к событиям общественной или государственной жизни. И хотя здесь чаще и больше, чем в любом другом городе Союза, просачивалась правда из запретного и таинственного мира властей предержащих, тем не менее мало кто знал истину о работе того дьявольского механизма, которым управлял некто невидимый, и поэтому все неизвестное, все непонятное пополнялось и толковалось слухами, которые неизвестно где зарождались и неизвестно какими путями распространялись. Им верили потому, что очень часто они опережали официальные сообщения.

Трудно понять, откуда возникло оптимистическое настроение, царившее в Тбилиси в сентябре 1939 года. Люди открыто говорили о возвращении лиц, исчезнувших в 1937-1938 годах. Утверждали, что все сосланные "без права переписки" содержатся в специальных закрытых лагерях, где выполняют секретную работу, по окончании которой будут освобождены с наградами; даже называли места на крайнем Севере.

А тут еще вернулся кое-кто из тех, кто неожиданно исчез два года назад: академик Ш. Нуцубидзе, академик Каухчишвили, Сережа Кавтарадзе… И семьи репрессированных, и семьи их друзей проникаются верой, они начинают ждать своих близких или хоть вестей от них.

Все чаще распространяются слухи… Все чаще говорят и называют имена, такой-то вернулся в такой-то город или деревню – и он видел в лагере и "его" – или "ее".

Люди верят слухам… Люди жаждут… Люди ждут…

Надеждой охвачен и наш дом. Мама до такой степени верит в неожиданное появление Герцеля, что у нее один глаз постоянно косит в сторону двери. Когда подходит почтальон, она говорит: "Это от Герцеля". Если кто-нибудь ночью, в неурочное время стучит в дверь, она вздрагивает и кричит: "Герцель вернулся!"

Да и меня, когда я прохожу по некоторым местам Тбилиси, вдруг охватывает ощущение… да нет, я ясно вижу, как из-за угла здания выходит Герцель в сером костюме и серой шляпе, которые он носил в апрельские дни в Ленинграде. Сердце вдруг замирает… я останавливаюсь… видение исчезает.

Наши надежды и мечты в сентябре превратились чуть ли не в уверенность. Однажды вечером, когда мы с мамой и Полиной вернулись домой, бабушка, дрожа от волнения, рассказала, что приходил какой-то "той", который вернулся из очень… очень далеких краев, и что в одном из тамошних лагерей он встретился с Герцелем. "Той" вернулся недавно и сказал, где живет; бабушка, боясь не запомнить по старости, попросила его написать свое имя и местожительство на бумаге. Она дает нам клочок бумаги, на котором по-грузински написано два слова: "Икалто, Георгий".

Мы чуть с ума не сошли от радости…

Всего клочок бумаги… два слова, написанные чужим, неизвестным человеком, теперь воплощают в себе все наши мечты, весь смысл существования.

Опомнившись, пытаюсь уяснить себе, как понять слово "Икалто". Что это – улица, находящаяся где-нибудь в пределах Тбилиси, или деревня Икалто, которая находится в Кахетии, в Телавском районе, и известна древней академией, основанной там в XI веке Арсеном Икалтийским?

В который раз умоляем бабушку: "Вспомни, как он сказал – Икалто – деревня или улица?"

Но больше ничего узнать от нее не удалось.

Для начала решили установить, есть ли в Тбилиси улица с таким названием. Мы с двоюродным братом обошли все райсоветы, все почтовые и милицейские отделения, мы просто расспрашивали людей, но так и не обнаружили улицы Икалто.

Решили ехать в Кахетию: до Телави поездом, оттуда пешком. Пришли в сельсовет, спрашиваем "вернувшегося Георгия". Нам говорят, что в 1937 отсюда забрали многих Георгиев, но никто из них еще не возвращался.

Собралась толпа колхозников. Узнав причину нашего приезда, многие включаются "добровольцами" в поиски "Георгия" и принимают в них самое деятельное участие. Мы обошли все местечко и его окрестности. На окраине деревни молодой парнишка сказал, что в деревне рядом освободили какого-то арестованного Георгия. Пошли туда всей толпой. Георгий оказался маленьким воришкой, которого в Тбилиси задержала милиция и через два месяца освободила за недоказанностью обвинения. Он был крайне удивлен нашим к нему интересом.

К вечеру мне стало ясно, что я гоняюсь за призраком. Измученные и отупевшие, мы на второй день вернулись в Тбилиси.

В конце сентября в спецпрокуратуре Грузии мне официально подтвердили, что следствие по делу отца закончено, но дело в суд не пойдет, так как его направили в Москву в МГБ СССР. В "ОСО".

Над делом снова опустился таинственный покров. Надо было ехать обратно в Москву.

До конца 1938 года люди со страхом и трепетом произносили слова "тройка". Никто не знал, что она из себя представляет, из кого состоит, когда, где и каким образом решается там судьба человека. В начале 1939 года распространился слух, что "тройка" упразднена, и народ с облегчением вздохнул. Слава Богу! Отныне дела будут рассматриваться в судах и военных трибуналах. И это казалось милостью судьбы, хотя немало смертных приговоров вынесли в 1939 году и Верховный суд, и Военный трибунал.