Борис Орешкин - Меч-кладенец

В остальном же Фабан хороший человек. Лучше других конных людей. Если бы не он, не ехал бы сейчас Вел на коне по этой травянистой равнине. Убили бы его конные люди во время похорон человека со шрамом. Зарезали бы так же, как тех женщин и юношей. Никогда не забыть Велу, как это было. Никогда бы не поверил, что так может быть.

…Два дня охотились тогда конные люди в степи. Два дня варили темный хмельной напиток в котлах. В полдень третьего дня вынесли из жилища тело убитого, с воплями понесли его к вырытой яме. Опустили в нее украшенный лучшим оружием, одетый в самые лучшие одежды труп человека со шрамом. Привели самого лучшего коня. Убив, положили его рядом с хозяином. Потом подвели двух юношей. Один молчал, опустив голову. Другой закричал вдруг, словно от сна очнулся, рваться из рук стал. Высокий воин стукнул его сзади чем-то тяжелым. Юноша упал. Женский голос взвился в толпе. И замер, словно кто-то зажал рот рукой. Воины, что стояли вокруг ямы, посыпали себе головы землей, женщины рвали волосы, в кровь царапали лица. Заглушая крики людей, глухо и страшно разносились удары в натянутую на обруч кожу. А к открытой могиле одну за другой подвели трех женщин. Степной ветер трепал их черные одежды.

Вел отвернулся тогда, не стал смотреть. Только по новым, все более жутким крикам понимал, когда убивали первую, вторую, третью… Но вот крики переменились. Уже не горе и боль, а злоба и ненависть слышались в них. Вел поднял голову. Толпа медленно подвигалась к нему. И тут впереди Вела встал толстый Фабан. Его воины, выставив перед собой копья, загородили Фабана и Вела. Поверх их голов Вел видел, как толпа остановилась. Ярость ее стала стихать. Фабан сказал что-то, и воины бегом пронесли мимо них туда, к толпе, на толстых жердях две туши целиком зажаренных быков.

Так Фабан вторично спас Вела. Он велел тогда развязать веревки, ткнул Вела кулаком в живот, рассмеялся. И вот теперь они едут и едут по бесконечной, высохшей под солнцем равнине, которую конные люди зовут степью. Да, хороший человек Фабан. Лучше других конных людей. Вот почему Вел и помогает ему во всем: чистит его коней, увязывает вещи, приносит воду. Может быть, Фабан больной, сам работать не может? Потому и толстый такой? Все может быть. А Велу работа не в тягость. Пусть Фабан на подстилке валяется, жир копит.

Едет на коне Вел, зорко степь оглядывает, на жирную спину Фабана смотрит. Толстый, а на коне ловко сидит! Они, бородатые конные люди, кафами себя называющие, с малых лет на безрогих лосях ездить приучены. Зато бегать совсем не умеют. Ноги у них коротие. А из луков стреляют метко и копья хорошо бросают.

Вот вдали деревья стали видны. Не велик лес, только вдоль реки тянется, а все-таки радостно его видеть. Так бы и помчался туда, в лесную прохладу. Нельзя, Фабан не пустит. Он старший над всеми воинами. Его слушаться надо.

В траве появилась хорошо протоптанная широкая тропа. На нее Фабан и повернул. Большая тропа, сразу три конных воина рядом по ней могут ехать. Трава выбита копытами коней. Видно, часто ездят по этой тропе.

Оглянулся Фабан, свистнул, пустил своего коня бегом. Трясет на бегу. Шагом лучше ехать. А вскачь пуститься — еще веселей. Но тогда кони устанут быстро.

Как село солнце, остановились у брода через небольшую, тихую речку, к которой привела широкая тропа. Развели костры, стали мясо каждый себе над огнем жарить. Только Вел, как всегда, сначала для Фабана еду готовил, потом уже для себя.

Стемнело. С той стороны реки голоса послышались, стук копыт, скрип какой-то. Воины Фабана взялись за оружие, начали с теми, что на другом берегу, перекликаться. Потом снова к кострам вернулись.

— Хорошие люди едут. Готовь много мяса! — приказал Велу Фабан.

Вытащив из кожаного мешка освежеванную тушу барана, Вел приготовился было рубить ее на куски, да так и застыл с поднятым топором в руке. От реки к лагерю двигались привязанные к быкам удивительные, непонятные устройства. Вел бросил топор, пошел посмотреть, что это такое. Оказалось — передвижные жилища: два больших, сколоченных из досок круга, между ними настил, а на нем — жилище из войлока. Да, умны, хитры конные люди! Очень удобные жилища придумали. Дождь ли, ветер — тепло в них. Где остановились, там и дом. Только не годятся такие жилища в лесных местах, где вены живут. Не проехать им между деревьями.

— Эй! — закричал Фабан. — Чего стоишь? Мясо готовить надо!

Гость Фабана, с такой же, как у него, большой бородой клином и длинными, до плеч, волосами, только не жирный и ростом повыше, улегся на подстилку рядом с Фабаном. Начали жареное мясо есть, красный хмельной напиток из кожаного мешка пить. Двое едят и пьют, остальные сидят, смотрят. У воинов Фабана свои, отдельные, костры. И лежат они без подстилок. И мясо сами себе жарят. И коней сами чистят. Все так, как нужно. Один Фабан ничего сам не делает, только ест, пьет да на шкурах валяется. И гость его тоже. Никак Вел привыкнуть не может к такой несправедливости: кто ничего не делает, тому все самое лучшее достается! Почему?

Вел отошел от костров, сел на ствол старого, упавшего в воду дерева. Листья у дерева такие же, как у ивы. И пахнет оно так же, как ива. А ствол толстый, как у дуба. Никогда Вел таких больших ив не встречал. Все здесь другое. И деревья, и трава, и даже звезды на небе. «Черпак» совсем низко к земле опустился, и «Дорога предков» в небе не так проходит. Чужое небо над Велом. И земля чужая. Черная, в трещинах вся, сухая и твердая. И трава тоже сухая, колючая. Только осока на берегу речки зеленая, сочная. Ей хорошо: у воды растет.

Раздевшись, Вел вошел в теплую, тихую речку, с головой окунулся в воду. Набрав в пригоршни ила, стал растираться им, смывать накопившиеся за долгие дни степного похода пот и грязь. Хорошо! Почему конные люди воды боятся? А вены воду любят. Даже зимой, когда лед на реке, натопят сильно жилище, плеснут водой на очажные камни и, раздевшись, в пару тела греют. Потом наружу выскакивают, в снегу катаются. Вот бы снегу сюда! Ночь уже, а все равно жарко, душно в степи. Даже вода в речке и та теплая.

Спугнув жирную водяную крысу, Вел вырвал прошлогоднюю камышинку, вылез на берег. При свете луны сделал из камышинки дудочку-пищалку, на каких в детстве играл. Хорошо поет дудочка, жалостно. Про далекие родные леса напоминает, про костры весенние у воды, про Весу, про цветы и душистые, как мед, травы в лугах… И опять сами собой слова песни пришли:

Еще хотелось спеть про сухую, выжженную солнцем степь, про то, как Бала убили, да пьяный голос Фабана помешал:

— Эй ты, раб! Перестань выть.