Борис Орешкин - Меч-кладенец

Молчал старый Гур, вздыхал, скреб рукой дремучую бороду. Но однажды достал из-под шкур в углу жилища завернутый в промасленную кожу невиданной красоты чехол с разноцветными камнями, вытащил из него дивный, сверкающий меч. Потрогал лезвие загрубевшими пальцами, любовно погладил клинок и подал Велу. Тот даже думать не мог, что такие мечи бывают. Смотрел и глазам не верил.

А Гур вынул свой нож железный, ударил мечом и ножом друг по другу. На лезвии ножа осталась глубокая зарубка, а на светлом мече и следа никакого!

— Видишь? Теперь попробуй сломать его, — сказал Гур, снова передавая меч Велу. — Видишь: гнется, а не ломается! Сколько врагов с таким мечом ты один победить можешь?

— Много! — уверенно сказал Вел. — С таким мечом много врагов победить можно. Ни один воин против меня не устоит, даже самый-самый сильный.

— Значит, не будет в твоем племени, когда ты вернешься туда, человека сильнее и могущественнее, чем ты?

— Да! — с гордостью сказал Вел. — Если ты дашь мне этот меч.

— Дам. И ты станешь таким же, как Яр. Все будут бояться тебя. Сами отдадут тебе лучшую часть добычи, станут тебя хвалить, выберут своим вождем. И скажут тебе: защищай нас, а мы будем тебя кормить. И разленишься ты на всем готовом, и станешь таким, как Фабан, о котором рассказывал, а потом таким, как тот Безволосый, станешь…

— Не будет этого! — в ярости закричал Вел. — Врешь ты, старик!

Опустил голову Гур, сказал печально:

— Вот, не стал ты еще вождем, а уже кричишь на меня. То ли будет, когда власть над людьми почувствуешь!

Надолго запомнился Велу этот разговор. Особенно горько было ему, когда в конце зимы умер совсем одряхлевший Гур. Никак не мог простить себе Вел этого крика. Стыд жег ему сердце. «Правильно Гур сказал, — не раз возвращался он мыслями к тому случаю, оставаясь один в лесу, — разве Яр не потому стал предводителем, что сильнее других он в своем племени? Но почему нельзя и сильным быть, и не стать таким же, как Яр? Можно! Я таким никогда не стану. Да и родичи не согласятся на это. Они не ивичи, не станут платить за свою защиту».

Охотясь, Вел присмотрел на берегу бобровой речки большую, но не дуплистую, крепкую телом осину. Гур говорил, что речка эта впадает в другую реку, ту самую, на которой живет племя ивичей. А река ивичей впадает в еще большую реку. Течет та река на полдень, к теплому морю, и плыть по ней надо против течения, если хочешь к племени своему добраться. Долго, целых два новолуния надо по той большой реке плыть, до самых верховий. Когда она совсем узкой станет, бросив лодку, надо идти через болота лесом по затескам. Там другая речка на пути встретится. Снова лодку построив, надо плыть по той реке. Но теперь уже вниз по течению, потому что на полночь река та течет. Она-то и приведет Вела к озеру, у которого его племя живет.

Пора, пора домой пробираться. Вторая зима проходит с тех пор, как Вел с Балом родное жилище покинули. Теперь, после смерти Гура, зачем им с Ланой тут оставаться? Одно только мучило Вела: как по Большой реке против течения плыть? Много времени на это уйдет. Может, лучше напрямую лесами идти? Но у Ланы маленький сын на руках, а Гур столько ценных вещей оставил Велу, что на себе не унести их. Топоры железные, клещи, молоток, наконечники копий… А земля, из которой железо делают? И ее надо нести. Бросишь — как потом узнать, такая земля или нет будет им найдена? Сравнить не с чем. Да еще украшения всякие из железа, чаши бронзовые литые Гур подарил Лане. Разве согласится она их бросить? Нет, без лодки не обойтись.

И Вел начал строить большую лодку. Работа над ней требовала не только времени, но и умения. А Вел сам никогда еще лодок не делал. Только смотрел да помогал старикам. Но без лодки нельзя. Значит, надо пробовать. Пусть не очень удачная, а должна у него получиться лодка.

В солнечный, теплый день, когда с крыши землянки Гура стали падать первые прозрачные капли, Вел, захватив с собой два лучших топора, отправился к выбранной осине. Влажный, подтаявший снег до самой земли проваливался, но Вел нарочно шел напролом, без снегоступов, радуясь своей силе и той неуемной жажде движений, действий, которая всегда приходит к людям вместе с весной. Он только взмок, но совсем не устал, проложив в снегу глубокую тропинку от острова Гура до леса, стоявшего у Бобровой речки. Подойдя к выбранной им осине, Вел еще раз осмотрел ее всю, сказал, запрокинув голову:

— Не сердись на меня, осина! Для дела тебя беру. Хорошая, большая лодка Велу нужна.

Мягкая, податливая древесина легко пускала в себя топор. Ствол дерева уже лежал на снегу и вершина его была отрублена, когда солнце подошло к половине своего дневного пути и Лана с сыном на руках принесла Велу еду в горшке, завернутом в лисью шкуру. Сидя на толстом бревне, Вел торопливо глотал горячее варево, а Лана, присев рядом, смотрела веселыми, радостными глазами на мужа, на густо устилавшие снег пахучие щепки, на стоявший вокруг точно голубой дымкой подернутый лес, на розовое, с круглыми щечками лицо спящего сына.

— А может, в наше племя вернемся? — спросила она осторожно.

Вел перестал жевать. Помолчал. Потом снова принялся за вкусное варево. Опорожнив горшок до дна, он сказал как давно и бесповоротно решенное:

— По обычаю муж к жене в жилище приходит. И я бы пришел. Но в твоем племени люди справедливость забыли. Одним — много, другим — ничего. Так нельзя жить.

И Лана смирилась. Она и сама возмущалась Яром. И разве Вел был ей не дороже всего племени ивичей? Глаза ее не погрустнели от решения мужа. Она все так же радостно смотрела на лес, на пахучие осиновые щепки, на сына, и ей не хотелось уходить отсюда, возвращаться в старое, закопченное жилище Гура. А Вел, кончив еду, стал очищать кору с дерева, сильными, точными ударами стесывать бревно на концах, придавая ему очертания лодки. Быстро, сноровисто работал Вел, но к вечеру успел только корму и нос обтесать. Лана давно ушла к жилищу, а он все стучал и стучал топором.

Лишь на третий день лодка приняла свои настоящие очертания и внутри и снаружи. Только борта ее были еще очень толсты. Теперь предстояло самое трудное. Надо было так оскоблить и выжечь изнутри челн, чтобы днище и борта стали потоньше, но сохранили достаточную прочность. На это ушло еще четыре дня. Наконец все было готово. Вел принес из жилища несколько крупных камней в мешке, развел большие костры с обеих сторон лодки. Пока камни грелись в огне, набросал снега в лодку. Потом, палками выкатив из огня камень, кинул его в лодку. Снег зашипел, брызгая каплями и пуская кверху пар. А Вел уже бросил второй камень, потом третий. Остывшие камни снова в огонь кидал. Снег в лодке таял, вода нагревалась, а Вел все бросал и бросал камни да еще успевал нагревшиеся от костров борта лодки смачивать водой. Древесина распаривалась, мягчела. Вгоняя одну за другой поперечные распорки, Вел расширил борта лодки, потом вставил вместо прямых распорок заранее приготовленные дуги из крепкого можжевельника. Они, как ребра у туловища, не давали бортам сойтись. Вел поставил четыре таких ребра-упруга: два посередине и два ближе к корме и носу. Лодка была готова. Вел перевернул ее, вылил на снег остатки горячей воды. Облако пахучего пара взметнулось вверх. Вел поднял вслед за ним руки, крикнул вдогонку: