Ольга Елисеева - Камень власти

Оглушенный ее криком гвардеец было отступил, но спохватился, подбодренный хохотом товарищей.

— Что, что ты мне можешь сделать, сучка? — С издевкой поинтересовался он, схватив Като за руку и резко завернув локоть назад. — Ну, снимайте с нее вуаль, маску и все остальное! — крикнул он приятелям.

Прасковья взвизгнула и вцепилась зубами в руку нападавшего на Екатерину гвардейца, но была отброшена в угол сильным шлепком по лицу.

— Братцы! Братцы! Какой дьявол вас взял? — Раздался вдруг из угла насмешливый резкий голос. — Вы так все заведение разнесете. Води вас после этого в приличные места!

С дивана у окна приподнялся светловолосый всклокоченный гигант в белой рубашке с развязанным воротом и наполовину стянутых ботфортах. Он с усилием оторвал от себя растрепанную головку обнимавшей его девицы и, дав ей легкий подзатыльник, встал на ноги.

— Оставьте ее, — бросил он расходившимся товарищам, застегивая ремень и подходя ближе. — Девок вам разве мало?

Като смотрела на него во все глаза. Если б не маска, ее брови, взметнувшиеся вверх, просто перечеркнули бы лоб. Великая княгиня испугалась, что выдаст себя нечаянным возгласом и прикусила губу. Перед ней, вальяжно переминаясь с ноги на ногу и бесстыдно сплевывая на пол, стояло ее нечаянное ночное приключение. Собственной персоной. Конечно, она ради него и приехала. Естественно, его и искала, но… все равно не ожидала застать своего преторианского атлета при столь малоприятных обстоятельствах.

— Уходите, мадам, — вдруг совершенно трезвым голосом обратился он к ней и, быстро взяв Като за локоть, потащил ее к двери из комнаты. — Уходите, пока они меня еще слушаются.

Великая княгиня не успела опомниться, как спутник почти вытолкал ее на лестницу.

— Сразу видно, что вы здесь впервые, — резко сказал он, — и что вам здесь не место. Это потаскушка Брюс привела вас сюда? Если она ваша подруга, то пошлите ее к черту. Идите домой, пока с вами ничего не случилось. Порядочной женщине здесь не место.

— Почему вы думаете, что я порядочная женщина?

Като с усилием подавила улыбку. Он ее не узнал, но вел себя достаточно благородно. «Портовый крестоносец! — Усмехнулась она. — Кажется, я не ошиблась».

— Видно, — бросил ее нежданный покровитель. Говорю вам: вон отсюда! И чтоб я вас здесь больше не видел.

Екатерина, с трудом сдерживая смех, прижала руку ко рту. В это время дверь из внутренних комнат распахнулась. На пороге возникла испуганная Дрезденша в сопровождении целого эскадрона развязных девиц в шелковых неглиже и развивающихся лентами дорогих чепцах.

— Господин Орлов! Господин Орлов! Успокойтесь, ради Бога! — Всплеснув руками, заверещала содержательница притона, а девицы повисли на плечах у гвардейца, уволакивая его обратно в комнаты. — Душка! Дружочек! Купидончик! Казачек! Не бросай нас!

— Тьфу, — не выдержала Като.

— Мадам, — с низким поклоном обратилась к ней Дрезденша. — Я сделай все возможный, чтобы заглаживать следы эта нелепый случай! Ваш подруг говорил мне, что вы нуждаться в отдельный камер?

Екатерина почувствовала, что ее бьет нервный смех. «Отдельный камер — это именно то, что я однажды получу за мои выходки», — подумала она.

— Вы можете говорить по-немецки, — спокойно обратилась цесаревна к хозяйке на родном языке. — Мне действительно нужна комната.

— Сюда, наверх, — обрадовалась Дрезденша. — Мадам говорит, как прирожденная берлинская аристократка. У мадам блестящее произношение! О, Берлин — великолепный город! Мадам, бывала в Берлине?

— Мадам родилась в Померании, — веско пресекла поток фальшивых комплиментов Като. — А в Берлине мой выговор находили слишком жестким.

Дрезденша распахнула перед ней невысокую дверь третьего, если считать вместе с подклетом, этажа. Здесь у заведения располагались отдельные покои для наиболее привередливых посетителей.

— А где же моя подруга? — Осведомилась Екатерина, оглядываясь по сторонам.

— О, не беспокойтесь, — заверила ее хозяйка. — госпожа графиня нашла себе утешение там, внизу.

— Уже? — удивилась Като.

Дрезденша кивнула.

— Помните того господина, который так неловко оттолкнул ее от вас? Он решил попросить у дамы извинения и загладить свой проступок. Они помирились.

«Боже, Парас, Парас! — Подумала Като. — Разве можно так низко себя ценить?» Ей стало обидно за подругу и в то же время горько, что из всех придворных дам ее жалела и понимала только эта продувная шлюха. Помогала, утешала, поддерживала. «Да будь я проклята, если откажусь от нее из-за ее слабостей! Кто взял на себя право судить? „Пошлите ее к черту…“» — великая княгиня недовольно передернула плечами.

— Я хочу, — обратилась она к Дрезденше, — чтобы вы пригласили сюда того господина, который вывел меня на лестницу. Мне необходимо обсудить с ним безобразную выходку его товарища. Вот, — Като достала из-под плаща свой шитый бисером кошелек и высыпала в подставленные ладони хозяйки пригоршню отливавших серебром ефимок.

Дрезденша благодарно закивала, пятясь задом, но на пороге на мгновение задержалась, вскинув на Екатерину лукавые, полные фальшивого понимания глаза.

— Мадам уверена, что ее интересует именно этот господин?

— Мадам уверена, — устало вздохнула Като.

Дверь ненадолго закрылась, и великая княгиня получила возможность оглядеться по сторонам. Комната была узкой, с окном выходящим во двор. На стенах красовались светлые ситцевые обои с куропатками, на фоне которых неуклюжими глыбами темнела дубовая мебель. По правую руку от Като громоздилась кровать с пологом. Над ней на стене в ореховой рамке болталась безвкусная картинка какого-то местного подражателя Рубенса. В лубочных тонах была изображена сцена соития сатиров и нимф в кущах чахлых оливковых деревьев, сильно напоминавших разросшиеся пучки укропа.

На взгляд Като комната была прегадкой. Однако великая княгиня подумала, что на здешних посетителей такие апартаменты должны были производить впечатление сказочной роскоши.

Слева красовалась раздвижная ширма, забранная шелковой китайской тканью. Возле нее на лаковом столике стоял таз и кувшин, украшенные по белой эмали крупными фиолетовыми сливами.

Като отколола вуаль, осторожно сняла надоевшую жаркую маску, с усилием стянула прилипшие к рукам перчатки и, наконец отделалась от широкого бархатного плаща. Из овального зеркала над кроватью на нее глядело осунувшееся тревожное лицо, которое вовсе не украшало благородное сочетание темного шелка платья с еще более темной парчой дорогого шемеза. Щеки цесаревны горели, как у чахоточной, что на фоне молочной белизны ее плеч выглядело довольно жутко.

Ступени на лестнице заскрипели под тяжелыми размеренными шагами. Тот, кто шел сюда, явно не торопился. Он поднимался вразвалку, с каким-то уже на расстоянии уловимым презрением. «Все я придумываю!» — В смятении одернула себя она. Дверь потянули и женщина в панике отвернулась к окну.