Де Луис - Немецкая пятая колонна во второй мировой войне

В 11 часов вечера о предстоящих событиях информировали немецкого посла в Дании Ренте-Финка. Шлиттер вручил ему пакет с инструкциями, а Химер дал пояснения к намеченному плану. Для посла все это было полной неожиданностью, но он “быстро оценил обстановку и подготовился к выполнению своей трудной задачи”{365}.

Один из четырех нацистов, помогавших Циммерману, работал шофером у немецкой фирмы, торговавшей каменным углем. Без разрешения хозяев он взял грузовик и в условленное время направился в порт. Нигде не было видно ни одного полисмена. “Жители Копенгагена спали, все было спокойно”{366}. Явились в порт также Циммерман и Тиле. Никто из прибывших не знал, что именно должно произойти. Однако один из них писал позднее, что “его догадки оправдались”, когда в 4 часа 20 минут к причалу Лангелиние подошло судно, с которого стали соскакивать на берег вооруженные немцы, и [264] что он был “рад принять активное участие в оккупации Копенгагена”{367}.

Пароход “Ганзештадт Данциг” сумел войти в порт беспрепятственно; впереди него шел немецкий ледокол “Штеттин”. С крупного форта, расположенного как раз напротив входа в гавань, суда заметили и навели на них луч прожектора. Датчане собирались дать предупредительный выстрел, но из-за технических неполадок не могли зарядить орудия{368}.

Через пять минут таможня и полицейский участок в районе порта очутились в руках немцев. Ближайшие к пристани северные ворота цитадели оказались запертыми: их пришлось подорвать. Южные ворота были раскрыты. Немцы бросились в атаку через оба входа, захватили врасплох караулы и овладели телефонной станцией; через десять минут после начала высадки они уже хозяйничали повсюду. Ошеломленных датских солдат разоружили и заперли в подвалах форта. Сюда же доставили начальника датского генерального штаба, министра внутренних дел Дании и английского торгового атташе, арестованных на улицах города. Слабую контратаку, которую пыталась осуществить охрана королевского дворца Амалиенборг, немцы отбили{369}.

Тем временем Циммерман доставил в цитадель радиостанцию; ее вскоре собрали и подготовились к передачам. Тиле направился, как было условлено, к артиллерийским казармам; он находился вблизи казарм до половины седьмого, но никаких признаков тревоги не обнаружил{370}. Благодаря беспечности датчан Химер беспрепятственно связался в 6 часов утра по телефону со штабом фон Каупиша и приказал направить в Копенгаген эскадрилью бомбардировщиков, чтобы оказать добавочное давление на датское правительство{371}. Последнее [265] вскоре (6 часов 30 минут) капитулировало. Датская радиостанция Калунборга не работала, но немцы смогли сразу же возвестить о капитуляции, пользуясь своим передатчиком, доставленным в цитадель. Немецкие технические специалисты, прибывшие вместе с батальоном, заняли датские радиостанции и главный почтамт{372}; личный состав немецкого отдела спецпропаганды взял под контроль телеграфные агентства и типографии газет{373}; группа работников Управления разведки и контрразведки, прибывшая в Копенгаген на том же пароходе “Ганзештадт Данциг”, приступила к арестам английских и французских шпионов{374} - короче говоря, немцы быстро осуществляли программу действий, намеченную планом внезапного нападения.

С датской стороны насчитывалось 36 убитых и раненых военнослужащих{375}, с немецкой стороны - “примерно 20”{376}. По завершении операции фон Каупиш мог с полным основанием заявить, что народ и вооруженные силы Дании оказались полностью застигнутыми врасплох; “от наших темпов у них перехватило дыхание”{377}.

Ни по одной другой немецкой наступательной операции в нашем распоряжении нет такой подробной информации, как по действиям против Дании. Как нам кажется, приведенные выше факты дают вполне удовлетворительное, исчерпывающее объяснение полной внезапности и потрясающе быстрых успехов, которые были достигнуты немцами. Предположение, будто во внезапном ударе по Дании принимала участие многочисленная пятая колонна, было явно ошибочным. Подобная точка зрения не подтверждается ни одним из тех многочисленных документов, которые опубликованы датской парламентской комиссией по расследованию. [266]

Точных данных о численности немцев, живших на территории Дании в 1940 году, к сожалению, не имеется. В 1930 году их насчитывалось 9400; из этого количества примерно 3000 проживало в Копенгагене{378}. Шефер считал, что к апрелю 1940 года в самом Копенгагене, а также на островах Зееланд, Фальстер и Лааланд их проживало примерно 1500 человек; речь шла при этом о людях старше 15 лет, возможно только о мужчинах. Из указанного количества 120 человек являлись членами национал-социалистской партии{379}. Нет никаких доказательств, что эти люди оказывали какую-либо поддержку немецким войскам, за исключением тех действий, которые предпринимались в Копенгагене. Нельзя также подтвердить документами предположение, будто вопросы, которые задавал Шефер своим единомышленникам в 1935 году{380}, такие как: “Есть ли у вас автомобиль? Имеете ли вы пишущую машинку? Умеете ли вы стенографировать?”, имели скрытый смысл и увязывались с немецкими планами нападения. В частном письме Шефера, написанном после завершения немецкой операции, он жалуется, что поставленные им в анкете вопросы наводили людей на совершенно нелепые выводы{381}.

Ничем не подтверждается высказываемое предположение, будто генерал фон Каупиш “в ноябре - декабре [267] 1939 года проживал в Дании под вымышленной фамилией”{382}. То же самое можно сказать относительно утверждения датчан, будто организация в Копенгагене немецких кафетериев “в большей или меньшей мере” преследовала цели создания благоприятной обстановки для немецкого политического, экономического и военного шпионажа{383}.

Остаются недоказанными и обвинения в отравлении источников водоснабжения в Северном Шлезвиге.

Наконец, ничем не подтверждается широко распространившийся в то время слух, будто немецкие войска скрывались в трюмах судов, заблаговременно прибывших в гавань Копенгагена.

Если бы такая военная хитрость действительно имела место, о ней наверняка упоминалось бы в секретных немецких военных донесениях; в момент, когда их писали, ни один немец не мог предполагать, что подобные донесения могут очутиться в посторонних руках.

Перейдем теперь к рассмотрению событий в Норвегии.

Первое предложение о нападении на Норвегию исходило от высших кругов немецкого военно-морского флота. Некоторые немецкие адмиралы, изучая опыт первой мировой войны, пришли к выводу, что Германия могла бы вести войну на море более успешно, если бы ее военно-морские силы располагали базами на норвежском побережье и если бы они смогли предотвращать попытки английского флота поставить минные заграждения близ указанного побережья. Особо рьяным сторонником оккупации Норвегии являлся адмирал Карльс, командовавший немецкими военно-морскими силами на Северном море. Он представил свои соображения главнокомандующему ВМС Германии адмиралу Редеру; тот счел соображения Карльса достаточно убедительными и [268] 10 октября 1939 года доложил о них Гитлеру. “Фюрер сразу же оценил преимущество, которое давала ему реализация подобного плана; он заявил, что займется этим вопросом лично”{384}.