Конн Иггульден - Врата Рима

Гай чуть не задохнулся от возмущения:

— Прощальный подарок? Какая щедрость! Ты для нее слишком уродлив, она сама мне вчера сказала! Она терпит твое общество только потому, что рядом с твоей обезьяньей мордой выглядит еще красивее.

Марк весело кивнул.

— Я и вправду нужен ей только для плотской любви. Впрочем, можешь почитать ей стихи, пока я покувыркаюсь с ней во всех позах.

Гай ахнул, потом медленно улыбнулся приятелю:

— Когда ты уедешь, позами займусь я. — В голове у него пронеслась мысль: «Какие позы? Я знаю всего две» — и Гай посмеялся над собой, но виду не показал.

— После меня ты покажешься ей неуклюжим как вол. Я ведь много практиковался! Щедрость Мария не знает границ.

Гай испытующе посмотрел на друга: насколько велика доля правды в его хвастовстве? Марк действительно пользовался популярностью у молодых рабынь Мария и после заката редко бывал у себя. Что до самого Гая, он сам не понимал, что чувствует. Иногда он почти до боли желал Александрию, а иногда ему хотелось, как Марк, гоняться за девушками по коридорам. Гай знал одно: если он хоть раз попытается взять ее силой как рабыню, то потеряет все, что ему так ценно. Такие утехи легче купить за серебряную монету. Сама мысль о том, что Марк мог уже получить то, о чем он мечтал, заставляла его кровь кипеть от раздражения.

Тихий голос Марка прервал его раздумья:

— Когда ты станешь старше, тебе будут нужны друзья, люди, которым ты сможешь доверять. Мы оба видели, какая власть у твоего дяди. Думаю, мы оба не прочь добиться того же.

Гай кивнул.

— Тогда какая тебе будет польза от бедного сына городской шлюхи? А в новом легионе я сделаю себе имя и заработаю денег. Вот тогда-то мы и сможем строить настоящие планы на будущее.

— Я понимаю. Я помню нашу клятву и сдержу ее. — Гай на секунду замолчал и потряс головой, чтобы избавиться от мыслей об Александрии. — Так в какой ты едешь легион?

— В Четвертый Македонский. Так что мы с Рением отправляемся в Грецию — колыбель цивилизации, как ее называют. Мне не терпится посмотреть на чужие земли. Я слышал, там женщины участвуют в бегах голышом. Подумаешь — прямо голова пухнет! И не только голова…

Он рассмеялся, а Гай слабо улыбнулся, все еще думая об Александрии. Неужели она отдалась бы Марку?

— Я рад, что Рений с тобой. Пусть хоть ненадолго отвлечется от своей беды.

Марк покривился.

— Верно, хотя хорошим спутником его не назовешь. Он сам не свой с тех пор, как явился к твоему дяде пьяным вдрызг. Хотя я могу его понять.

— Если бы рабы сожгли мой дом, я бы тоже не знал, что делать. Они ведь забрали все его деньги, знаешь? Говорит, он спрятал их под полом, но мародеры все нашли. Позорная глава в римской истории — рабы украли сбережения старика. Правда, не такой он теперь и старик, а?

Марк искоса посмотрел на него. Они никогда об этом не говорили, но поняли друг друга без слов.

— Кабера? — уточнил Гай. Марк кивнул.

— Я так и думал. Когда я был ранен, он сделал со мной что-то похожее. Такого человека полезно иметь под рукой!

— Хорошо, что он остается с тобой. Он верит в твое будущее. Думаю, он сохранит тебя в живых до тех пор, пока я не вернусь, увешанный лавровыми венками и прекрасными бегуньями-чемпионками.

— Может, за толстым слоем славы и женщин я тебя и не узнаю.

— Я останусь таким же. Жаль, что я не попадаю на завтрашний триумф. Там, наверно, будет на что посмотреть. А ты знаешь, что он заказал серебряные монеты со своим изображением? Будет бросать их в толпу на улицах.

Гай рассмеялся:

— Похоже на дядю! Он любит, чтобы его знали в лицо. По-моему, славой он дорожит еще больше, чем военными победами. Он уже платит этими монетами жалованье, чтобы деньги пошли по Риму еще быстрее. Сулле это будет явно против шерсти, чего Марий и добивается.

Из темноты вышли Кабера и Рений и заняли свободное место на скамье.

— Вот ты где! — сказал Рений. — Я уже думал, что не увижу тебя, чтобы попрощаться.

Гай опять заметил, как Рений изменился. Теперь ему можно было дать не больше сорока — сорока пяти. Его рукопожатие было крепким как тиски.

— Мы все еще встретимся, — сказал Кабера.

Все посмотрели на него.

Он поднял ладони кверху и улыбнулся:

— Это не пророчество, а ощущение. Наши пути еще не завершены.

— Я рад, что хоть ты остаешься. Когда Тубрук вернется в поместье, а эти двое ускачут в Грецию, я буду совсем один, — сказал Гай, немного смущенно улыбаясь.

— Присмотри за ним, ты, старый негодяй, — вставил Рений. — Не для того я с ним столько возился, чтобы мне донесли, что его забила копытом кобыла. Держи его подальше от дурных женщин и чрезмерной выпивки. — Он повернулся к Гаю и поднял палец. — Тренируйся каждый день! Твой отец не позволял себе размякнуть. Бери с него пример, если хочешь быть полезным городу.

— Хорошо. А что будешь делать ты, когда проводишь Марка?

По лицу Рения пробежала тень.

— Не знаю. Чтобы уйти на покой, у меня теперь нет денег, так что посмотрим… Все, как обычно, в руках богов.

На миг лица всех немного погрустнели: все когда-то кончается…

— Да ладно! — хрипло проговорил Рений. — Спать пора! До рассвета всего пара часов, а нас всех ждет долгий день.

Они молча в последний раз пожали друг другу руки и возвратились в свои палатки.

На следующее утро, когда Гай проснулся, Марк и Рений уже уехали.

Рядом с ним лежала аккуратно сложенная тога вирилис, [20] Тога вирилис (лат. toga virilis) — одноцветная мужская тога, которую римский юноша надевал при достижении совершеннолетия. одежда для мужчины. Он долго смотрел на нее, пытаясь вспомнить уроки Тубрука о том, как правильно ее надевать. С детской туникой все было гораздо проще, а длинный подол тоги очень быстро пачкался. Смысл был прост и ясен: взрослый мужчина не лазает по деревьям и не шлепает по илистым рекам. Детские забавы кончились.

При свете дня было видно, что лагерь состоит из множества больших палаток на десять человек. Палатки стояли ровными рядами, демонстрируя уважение к дисциплине.

Марий почти весь месяц прокладывал шестимильный маршрут по улицам, который, как и предыдущий, заканчивался у ступеней сената. С мостовых соскребли грязь, но более широкими и прямыми это улицы не сделало. По городу могла пройти шеренга не более чем из шестерых пеших солдат или трех всадников. Процессия состояла почти из одиннадцати сотен солдат, лошадей и снаряжения. После длительных споров с инженерами Марий согласился оставить осадные орудия в лагере: провезти их по тесным улицам было просто невозможно. По расчетам, триумфальное шествие должно было занять три часа, и то если не будет задержек или накладок.

К тому времени, как Гай помылся, оделся и позавтракал, солнце уже ярко светило над горизонтом, а огромная масса солдат в сияющих доспехах стояла в полной готовности к выступлению. Марий сказал Гаю надеть тогу и сандалии, а оружие оставить в лагере. Он так привык к своему мечу, что без него чувствовал себя почти голым, но пришлось подчиниться.