Конн Иггульден - Врата Рима

— Осторожнее, солдат. На твоих руках кровь Мария. Я полагаю, он заслуживает немного уважения.

Солдат непонимающе вытаращил глаза и сделал пару шагов в сторону, напряженно держа руки подальше от тела.

— Не всем дано это понять, верно, Марий? Не дано понять, что значит быть рожденным для великой доли.

Сулла подошел так близко, что Марий смотрел ему в лицо. В его глазах светилось удовлетворение, которое Марий хотел увидеть меньше всего на свете. Отведя глаза, он отхаркнул кровь из горла и дал ей стекать по подбородку. На плевок сил не хватало, а желания обмениваться перед смертью сухими остротами у него не было. Он подумал, пощадит ли Сулла Метеллу, и решил, что вряд ли. Юлий — он надеялся, что тот спасся, но, вероятнее всего, сейчас мальчик стал одним из остывающих трупов, что лежали вокруг.

Звуки сражения позади стали громче, и Марий услышал, как скандируют его имя солдаты, пытавшиеся прорваться к нему. Он задавил в себе надежду: это было слишком болезненно. Через несколько мгновений наступит смерть, и легионеры увидят лишь его труп.

Сулла постучал себя ногтем по зубам; его лицо было задумчивым.

— Знаешь, любого другого я бы просто казнил, а потом вступил бы в переговоры с легионом о прекращении боевых действий. В конце концов, я консул и в своем праве. Я мог бы дать им уйти из города и заселить казармы своими. Тем не менее я полагаю, что твои люди будут сражаться до тех пор, пока не погибнет последний, и я потеряю сотни своих солдат. Разве ты не любимец Перворожденного легиона?

Он снова постучал себя по зубам, и Марий напрягся, стараясь сосредоточиться и не обращать внимания на боль и усталость, которые грозили снова утянуть его в темноту.

— В твоем случае, Марий, я должен принять необычное решение. Я предлагаю вот что… Он меня слышит? — спросил он у людей, которых Марий не видел.

Новые пощечины вывели его из оцепенения.

— Ты слушаешь? Прикажи своим людям принять мою законную власть как римского консула. Перворожденный должен сдаться и позволить моему легиону разместиться в городе без инцидентов и нападений. Они, видишь ли, и так уже вошли. Если ты сможешь это сделать, я позволю тебе вместе с женой покинуть Рим под охраной моего честного слова. Если откажешься, погибнут все твои солдаты до единого. Я уничтожу их на каждой улице, в каждом доме, как и тех, кто хоть раз оказал тебе услугу или поддержку, вместе с женами, детьми и рабами. Короче говоря, я сотру твое имя из анналов города, и в живых не останется ни одного человека, который назвал бы тебя другом. Ты понимаешь, Марий? Поднимите его на ноги и поддержите его. Принесите воды, чтобы смочить горло.

Марий слышал эти слова и пытался удержать их в кружащейся и тяжелой как свинец голове. Он не верил честному слову Суллы дальше собственного плевка, но его легион спасется. Конечно, их вышлют подальше из Рима, дадут какое-нибудь унизительное поручение, например сторожить оловянные шахты на далеком севере от размалеванных дикарей, но им сохранят жизнь. Он поставил на карту все и проиграл. Мария охватило мрачное отчаяние, притупившее боль от сломанных костей, зажатых жестокой хваткой людей Суллы — теми, кто всего год назад не отважился бы коснуться его и пальцем. Рука безвольно повисла, онемела и я была как будто не его, но это уже не имело значения. Еще одна мысль не дала Марию заговорить. Может, потянуть время — вдруг его людям удастся пробиться и склонить ситуацию в свою пользу? Он повернул голову, увидел, как масса легионеров Суллы веером разбегается по местным улицам, и понял, что шансов на быстрый ответный удар не осталось. Начинается самая грязная, самая жестокая часть войны, а почти весь его легион все еще стоит на стенах вокруг города и не может вступить в бой. Нет!

— Я согласен. Даю тебе слово. Пусть ближайшие из моих людей увидят меня, чтобы я мог передать им приказ.

Сулла кивнул, и подозрение исказило его черты.

— Если ты лжешь, погибнут тысячи. Твоя жена умрет под пытками. Давай положим всему этому конец. — Сулла кивнул своим помощникам: — Выводите его вперед.

— Подайте сигнал прекратить бой! — рявкнул он, и Марий впервые уловил в голосе Суллы беспокойство. Рога протрубили сигнал, и передние ряды мгновенно отступили на два шага от врага, вытянув перед собой окровавленные мечи. Легионеры Мария оставили стены с юго-восточной стороны города и хлынули по улицам к нему. Они бежали по каждой улице, по каждой дороге, и их глаза горели гневом и жаждой убийства. Их ряды росли, на стенах оставалось все меньше защитников. При виде Мария из глоток людей вырвался громкий вой, звериный вопль, полный жажды мщения. Сулла стоял неподвижно, напряженно сощурив глаза. Марий сделал глубокий вдох и почувствовал кинжал у позвоночника.

— Перворожденный… — Марий захрипел и начал снова. — Перворожденный! Мы не опозорены. Среди нас нет предателей! На нас напали люди Суллы, оставленные им в городе. А теперь, если любите меня, если вы когда-то меня любили, убейте их всех и сожгите Рим!

Невзирая на мучительную боль от вонзившегося в него кинжала, Марий еще целый миг стоял перед своими солдатами, и те радостно и яростно взревели. Потом его тело рухнуло.

— Огни ада! — закричал Сулла, когда Перворожденный легион бросился на врага. — Разберитесь по четыре! Построение для ближнего боя! Шестая четверка, ко мне! В атаку!

Он достал меч из ножен; ближайшая четверка обступила его, защищая от ударов. В воздухе пахло кровью и дымом, а до рассвета было еще очень далеко.

Марк смотрел через парапет, напрягая глаза и стараясь увидеть далекие костры врага. Эта земля была красивой, но неласковой. Суровые зимы убивали старых и немощных; даже колючие кустарники, что цеплялись за крутые скалы на горных перевалах, увяли и как будто перестали бороться.

Марк провел в горах больше года; его кожа стала темно-коричневой, а тело бугрилось жилистыми мышцами. У него развилась способность, которую старшие солдаты называли «чуйкой»: умение почуять засаду, обнаружить лазутчика или ходить по скалам в темноте. «Чуйка» была у всех опытных разведчиков, а если она не появлялась через год, то не появлялась никогда — как утверждали старшие, такому человеку не стать настоящим разведчиком.

Первое повышение — командование восемью солдатами — Марк получил, когда успешно обнаружил засаду синекожих дикарей, вовремя разослав дозорных. Солдаты искрошили дикарей на кусочки, и только потом кто-то заметил, что они выполнили его приказ без возражений.

Тогда Марк в первый раз увидел диких кочевников вблизи, и их размалеванные лица долго мерещились ему во сне после плохой еды или дешевого вина.

В обязанности легиона входили контроль над землями и усмирение местного населения. На практике это давало огульное право убивать столько дикарей, сколько возможно. Жестокость здесь никого не удивляла. Бывало, римские солдаты пропадали, а потом их находили на видном месте, с внутренностями, вываленными под палящее солнце. Милосердие и доброта быстро сгорали в этой пыльной и гудящей от мух жаре. Война приняла вид мелких стычек: на такой неровной и негостеприимной местности были невозможны шахматные построения, столь любимые римскими полководцами. Каждый раз патруль возвращался с парой вражеских голов или недосчитавшись нескольких своих. Противники оказались в тупике: ни одна сторона не скопила достаточно сил, чтобы уничтожить вторую.