Федор Шахмагонов - Твой час настал!

Обыскали. Распороли кафтан, нашли несколько злотых, принялись выбивать еще. В Пропойске нашелся в темнице каменный мешок без окон. Чтобы «ближний московского царя» стал сговорчивей посадили Богданку в этот мешок, не пожалев перед этим обломать о его спину пучок розог. Сгинуть бы Богданке, толмачу царя Дмитрия, воспитаннику бернардинцев, круглой сироте на чужой земле, да сошлись неисповедимые пути.

Богданка ждал на утро новых мучительств и розог. На рассвете отомкнули темницу и впустили к нему человека, от которого не нашлось в Пропойске запоров. Незнакомец зажег свечу, поставил ее на пол, и откинул капюшон, скрывавший его лицо. Богданка замер от удивления. Увидел он перед собой старика еврея, с пейсами и седой бородой лопатой.

— Сын мой, — сказал вошедший, — Господь посылает испытания лишь избранным. Твоя судьба начертана скрижалями в книге судеб.

Богданка не был трусом, но осторожность не делала его и смелым. Что-то в тоне незнакомца заставило его похолодеть. Бежал он подальше от «скрижалей» и «судеб», не ждал, что вот этак— то они его настигнут.

Старик продолжал:

— Ты смущен и растерян и деваться тебе некуда. Или останешься в каменном подвале на погибель, или ждет тебя судьба предначертанная Богом. Правда ли, что ты состоял в «ближних» слугах московского царя Дмитрия, что твое истинное имя Богдан, что дано тебе при крещении бернардинцами?

Богданка торопливо отвечал:

— То истинная правда! Состоял я толмачом при царском дворе в Москве, крещен я в апостольскую веру под именем Богдан.

— Ты тот человек, которого мы разыскивали. Ты пребывал у московского царя при дворе, тебе известен обиход московского царского двора. Ты переводил письма царя на латынь и отправлял их в Рим. Ты знал в лицо царских бояр. Так ли это?

Богданка осмелел и ответил с надрывом в голосе:

— Все это так! А теперь я спрошу! Зачем тебе об этом знать, старик? Зачем об этом знать старому еврею, даже если ты и раввин? Я не твоей веры!

— Но нашей крови! Вера у еврея может быть только одна. Крещение в иную веру, наша вера считает ни во что! У тех, кто имеет власть — вырывать, разрушать и насаждать выбор велик, но они избрали тебя!

— Странно мне слышать эти слов от тебя, равви, — сказал Богданка. — Это слова папы Григория. Право вырывать, разрушать и насаждать, он относил только папскому престолу в Риме.

— Нам говорили, Богдан, что ты был одним из самых способных учеников у бернардинцев. Еще никто не слышал о христианской церкви, и до рождения Иешуа, прозванного Христом, оставалось еще несколько столетий, а мы уже получили право вырывать, разрушать и насаждать от единственного Бога, что правит землей и небом. Мы тебя избрали, у нас свои цели, и они сошлись с целями римской церкви.

— Но что же я могу значить в столь великих целях?

— Всего лишь капля дождя по воле Господа, нашего, может обернуться морем. Ты помнишь, что поведал Моисею на его смертном ложе Господь? «И сказал мне Господь, с сего дня Я начну распространять страх и ужас перед тобою на народы под всем небом. Те, которые услышать о тебе, вострепещут и ужаснуться тебя!»

Старик подошел к Богданке, схватил его костлявой рукой за плечо. От его резкого движения колыхнулось пламя свечи и погасло. В темноте, как камни падали на голову Богданки слова:

— И говорил далее Господь: «И будет Господь, Бог твой, изгонять пред тобою народы сии и предаст их Господь, Бог твой, и приведет их в великое смятение, так, что они погибнут. И предаст царей их в руки твои, и ты истребишь имя их из Поднебесной; не устоит никто против тебя доколе не искоренишь их». Внимай и знай: выбор пал на тебя! И хотя ты не схож обличьим с тем, кто называл себя царем Дмитрием, ты был близок к нему, знал его повадки, ведал его явные и тайные дела. Тебе доступно чтение древних книг. Ты знаешь, как ступить по царски, как сказать. Ты — наш. Ты вошел сюда в подземелье по Господней воле, и выйдешь по Его же воле. Ты назовешься царем Дмитрием. Тебя ждут!

Богданка, несмотря на грозный тон раввина, рассмеялся.

— Посмотрят на меня и на смех поднимут, хорошо, если еще камнями не побьют до смерти.

— Господь захочет, чтобы поверили — поверят. Не будет на то воли Господней, хотя бы тот Дмитрий их гроба встал — не поверят. Выбора у тебя нет: или ты сгинешь в этом подземелье и станешь пропитанием крыс, или выйдешь отсюда московским царем!

— Каков из меня царь? То на посмех!

— Известно ли тебе, что наш великий воитель Пейсах, покорил Русь, и она платила дань хазарам, а хозары — это мы, это — я, это — ты! Ныне ты призван отвоевать наше, а не чужое!

— Убьют меня...

— Если Господь, Бог наш это попустит

— Так кто же мне поверит, что я и есть царь Дмитрий?

— Иди! Об том не твоя забота!

Старик вышел, не притворив за собой двери. Богданка кинулся было его удержать, но неведомая сила остановила его у порога. Он постоял, не в силах даже подумать, что делать. И вспомнил, что утром его ожидают розги, а, быть может, и смерть на плахе? Или под розгами погибнуть, либо задохнуться в этом каменном мешке. Дверь открыта. За дверью темень подземного перехода. Тишина. Осторожно побрел к выходу, вовсе не думая о старике, а помышляя о побеге. Свернул в конце перехода дневной свет. Поднялся по каменным ступеням во двор.

У козел, на которых его пороли накануне, сидел на пеньке польский пан в контуше и при сабле, с двумя пистолями за поясом. Богданка замер, Пан приветливо улыбнулся и поманил к себе.

— Ага! Вышел? Подойди ближе! Ты и есть Богданка, толмач?

В избе старосты за дубовым столом пан староста Рогоза Чечерский. Богданка вошел в ожидании новых испытаний. Пан староста окинул его пытливым взглядом и сказал:

— Ишь, каков упрямец! Не захотел отдать за свою задницу злотые. Где они у тебя запрятаны? Отдал бы, возврата тебе на литовскую землю не будет!

Староста вздохнул и добавил:

— Ладно! Жид и есть жид. У жида деньги не выбьешь. За тобой явился твой благодетель пан Рогозинский. Убирайся с литовской земли.

Рогозинский подтолкнул Богданку к выходу, до сего неверившего в свое освобождение. Вышли со старостина двора. У ворот три коня. На одном — слуга при сабле и ружье, два — под седлами.

— Садись! — указал на коня пан Рогозинский. — Пан староста просил проводить тебя до Стародуба, чтобы обратно не вздумал вернуться. С нами мой Грицко.

В Стародуб явились трое пришлых: Богданка, пан Рогозинский и его слуга Грицко. Городовой приказчик приказал пришедших взять за приставы и потребовал объяснения по какой явились нужде. Рогозинский объяснил:

— Идем служить московскому царю Дмитрию.

Городовой приказчик сказал, что и он целовал крест царю Дмитрию, спасшемуся от убийц, да никто не знает, где его искать.