Джордж Бейкер - Тиберий. Преемник Августа

И когда население Рима — и роскошное, и плохо одетая толпа — смирилось с мыслью, что Тиберий удалился на Капри, чтобы забыть об остальном мире, старый человек вовсе о нем не забывал. Он сидел за столом, разбирая дела, как он сидел и в Риме; дела управления, как и прежде, находились в его руках. Возможно, он даже лучше мог видеть перспективу с Капри, вдали от отвлекающего влияния Рима и враждебности римлян.

То, что его удаление на Капри было не просто выражением разочарования в людях, он доказал сразу по прибытии на Капри. Обвалился театр в Кампании, что повлекло за собой множество жертв. Он сразу же вернулся в Кампанию выказать свое сочувствие и оказать посильную помощь, и этот его визит нашел тем больший отклик, поскольку накануне он был там как частное лицо. Он всегда оставался самим собой, если появлялось дело, в котором он мог быть полезен и сведущ.

Если старик полагал, что его отсутствие в Риме проявит качества молодого Нерона — плохие ли, хорошие ли — и высветит истинную его природу, он был прав в своих расчетах. Друзья Агриппины решили, что отъезд Цезаря — признание его поражения. В наступившей в Риме удивительной свободе они стали более уверенно поднимать голову. Однако Тиберий оставил наблюдать за ними глаза столь же острые и проницательные, как и его собственные. Если Агриппина сделает ложный шаг, этруск не упустит возможности настигнуть свою добычу.

Рассказ о процессе, которым он напакостил им, запутан и сопровождается темной предысторией, о которой современные историки могут лишь гадать. Как излагают эту историю сами римляне, она идет от доносчика Латиния Латиария и трех друзей, желавших получить консульские должности. Сеян оказывал им необходимое покровительство, и поэтому они прежде всего обратились к нему. Очевидно, они обладали информацией столь полезной, что покровительство им стало для него способом использовать эту информацию в интересах Тиберия и своих собственных. [47] Имея в виду положение заинтересованных лиц, кажется вероятным, что Латиарий и его компания не желали начинать процесс без определенных гарантий на будущее, эти гарантии предоставляло им консульство.

Латиарий и его компания, в которую входил Фульциний Трион, в любом случае знали, что Тит Сабин, друг и доверенное лицо Агриппины, готовится предпринять важные шаги. Как только они заручились гарантией собственной безопасности, они затеяли всю процедуру. Сабина как бы случайно вызвали на разговор, и, когда он в присутствии укрытых свидетелей заявил о своих планах, его заставили в их же присутствии это подтвердить. Эти свидетельства затем были направлены Тиберию, передавшего дело на рассмотрение сената.

Известие об аресте Сабина вызвало неоднозначную реакцию в Риме. Паника и настороженность, охватившая людей, показали, что многие известные люди имели слишком много причин опасаться расспросов доносчика. Вид уверенности в себе возвратился к ним лишь тогда, когда они поняли, что паника может обратиться против них же.

Друзья Сабина говорили, что единственное его преступление состоит в неосторожном высказывании его мнения, что Цезарь жестоко и бесчеловечно обращается с несчастной Агриппиной. Официальное обращение в сенат, поступившее с Капри, содержало совсем иную информацию. Сабин обвинялся в подкупе слуг Тиберия и в заговоре с целью покушения на его жизнь. Что именно изложил Тиберий в своем послании, неизвестно, но его было достаточно для того, чтобы немедленно взять Сабина под стражу, а быстрота — даже поспешность, — с которой Сабина казнили по приказанию сената, позволяет предположить, что многие очень влиятельные личности опасались, что Сабин, покинутый своими друзьями, в отчаянии мог наговорить много лишнего.

Тиберий направил еще одно послание в сенат. Благодаря сенат за проделанную работу, он намекнул, что все еще опасается за свою жизнь, и, хотя имена не были названы, было ясно, что имелись в виду Агриппина и Нерон.

Но что именно было известно Тиберию? Немало людей много бы дали, чтобы знать это. Спикер Азиний Галл, поднявшись с места, предложил, чтобы Цезарь вверил свои опасения на рассмотрение сената и позволил им заняться этим делом. Это неумное предложение дать дело на рассмотрение тем, кто мог быть в нем замешан, вызвало гневную реакцию Цезаря. Сеян отвлек его гнев. На кон поставлены более важные (во всяком случае, с точки зрения этруска) вещи, чем получить одно очко в лице Азиния Галла, когда речь идет о жизни и смерти самой империи. [48] Азиний, будучи женат на сводной сестре Агриппины, состоял с ней в родственных отношениях и, соответственно, входил в ее партию. Азиний едва ли был очень умным человеком, способным проявить мудрость в любой ситуации.

Судя по всему, на основании добытых доказательств Нерона и Агриппину можно было привлечь к суду. Однако сделать это на законном основании было весьма трудно. Преданные им друзья осмелились действовать в их интересах. Даже против Нерона свидетельства были скорее косвенные, нежели прямые. Чтобы провести суд над Агриппиной и Нероном, следовало предъявить косвенные обвинения, достаточно сильные, чтобы компенсировать отсутствие реальных. Однако это было невозможно, пока жива была Ливия Августа. Она оставалась основным препятствием, и даже отчуждение Тиберия не заставило ее отступить.

Во время напряженного перерыва, вызванного казнью Сабина, отношения между партиями оставались натянутыми. Все еще невозможно было узнать, как много известно Тиберию. Нерон проявлял признаки беспокойства. Он открыто выступал против Тиберия и не заботился о том, чтобы скрыть свою враждебность. Сторонники Цезаря обходились с Нероном холодно и пренебрежительно. Немногие осмеливались выказать свои симпатии к нему. Сам Тиберий держался уверенно и старался не замечать холодного к нему отношения. Долго это не могло продолжаться. Первое же событие, нарушавшее равновесие сил, вызвало жесточайший кризис.

Особенностью этого времени стало возвеличивание этруска. Блеск его нимба начал затмевать солнце Тиберия. Вопрос, кто из них солнце, а кто его спутник, стал занимать умы многих людей. Сенат постановил воздвигнуть алтарь Милосердию и Дружбе, позади алтаря воздвигли статуи Тиберия и Сеяна — еще одна пара Божественных Близнецов. Сенат торжественно просил их чаще появляться на людях. Очевидно, они по-разному это понимали. Сеян с радостью согласился красоваться на публике, Тиберий не видел в этом необходимости. Поэтому вместо того, чтобы отправиться в Рим, он посетил Кампанию. Каждый, кто мог двигаться, спешил нанести им визит, особенно Сеяну. Сенаторы, всадники и простой люд осаждали двери этруска. Однако попасть к Сеяну было трудно. Он принимал лишь тех, кто мог быть ему полезен, и даже эти люди должны были пробиваться подкупом или кулаками сквозь толпы конкурентов. Если бы Тиберий этого не замечал, он не был бы Тиберием. Человек должен быть вовсе бесчувственным, чтобы не заметить, что на трон Цезаря покушаются две группы претендентов. Даже самые неискушенные люди отдавали себе в этом отчет, и многие считали, что Цезарь сдался на милость победителя. Да и относительно самого Цезаря стали появляться сомнения. В конце концов, он был очень старым человеком — в том году ему исполнилось семьдесят лет.