Джордж Бейкер - Тиберий. Преемник Августа

Светоний. Тиберий, 10, 2. (Пер. М.Л. Гаспарова.)

Нет свидетельств о связи Маробода с иллирийским восстанием, и, вероятно, такой связи не было вовсе… Если так, ему просто очень повезло. Удивительно, насколько вовремя для него вспыхнуло восстание в Иллирии именно в то время, когда он был заинтересован в неспокойствии своих соседей. Два года германской кампании предоставили ему срок для пропаганды. Если бы он был современным государственным деятелем, историки, возможно, более строго оценили эту вероятность.

Во всяком случае, так предполагалось. Маловероятно, что импровизированным отрядам новобранцев из ветеранов и вольноотпущенникам была поручена сложная задача принять участие в военных операциях против горных укреплений Лалмапии.

Этого Лепида не надо путать с Манием Эмилием Лепидом.

Эта фраза, кажется, застряла в памяти Тиберия, поскольку годы спустя в послании правителю Египта он писал ему: «Я хочу, чтобы моих овец стригли, а не резали».

Он был прежде правителем Сирии, и о нем говорили, что, когда он туда прибыл, он был беден, а Сирия богата, а когда он оттуда уезжал, Сирия была бедна, а он богат.

Можно полагать, что Цедиций за это был достойно увенчан! Аспрена стал правителем провинции Африка, и, без сомнения, он это заслужил.

Светоний. Божественный Август, XXIII. Кроме того, известно, что Август часто пренебрегал услугами цирюльника.

Как раз и опасались одновременных действий германцев и иллирийцев (Светоний. Тиберии, XVII).

Важно было, чтобы он получил последние указания от самого Августа до того, как тот умер. Были разные дела, которые Август до последнего момента оставлял при себе.

Последующие события придали этой фразе Августа значение, которое сам он никогда не имел в виду.

Историю эту описывают Тацит и Светоний, однако в некоторой степени ее можно «восстановить», чтобы выяснить истину. Этот офицер имел приказ Августа, выданный им, чтобы в случае необходимости снять вину с этого офицера: в письме было сказано, что при попытке вызволить заключенного под стражу Агриппу тот должен быть умерщвлен. Офицер действовал в соответствии с этим приказом. Однако когда законопослушный Тиберий занялся этим вопросом, он увидел, что дело не отвечает требованиям закона. Приказ Августа мог создать весьма неловкий прецедент, если только он сам не утвердит его, но, поскольку Агриппа был заключен под надзор по постановлению сената, было сомнительно, что это утверждение сможет придать событию легитимность. Саллюстий отправился к Ливии и обратил внимание на то, что такая трактовка при рассмотрении этого дела обернется для них обоих полным поражением, поскольку их безнадежно свяжут с этим делом. Ливия, вероятно знавшая, кто был автором письма, пошла к Тиберию и потребовала, чтобы он одобрил этот поступок. Тиберий не желал брать на себя ответственность за то, чего не совершал, и не мог законным образом этого сделать; ему очень важно было не восстанавливать сенат против себя, поэтому, поскольку на аргументы Саллюстия не могло быть ответа, дело было просто оставлено, и истина так и не выяснилась. Это вполне соответствует описаниям и Тацита, и Светония.

Тацит сообщает, что, по свидетельству некоего источника, они прибыли от Аспрены (правителя провинции Африка), — что, разумеется, было инсинуацией в адрес Тиберия, который, получается, прятался за спину Аспрены. Однако вряд ли можно сомневаться в том, что любой оскорбленный муж не воспользовался бы случаем открыто оказаться в центре событий.

Читатель, видимо, оценит, что сообщение Тацита об этих дебатах в сенате представляет собой очень сжатый рассказ событий, которые на деле заняли немалое время. И все же это его собственная версия, а не придуманная каким-либо современным апологетом Тиберия.

Этот намек на возможное отречение не рассматривался (и восприятие его Тиберием не было поощряющим) как серьезное и вероятное.

То есть сын Юлии (лат.)

Когда Тацит говорит (Анналы, I, 16), что не было особых причин для мятежа, кроме того, что смерть императора предоставила возможность для вольности, гражданской войны и всего, что могло их сопровождать, мы можем сделать вывод, что он очень хотел оправдать своих друзей.

Этот центурион был известен под кличкой «Следующий, быстро!» («Cedo alteram»). Все центурионы в качестве символа своей власти имели при себе деревянную палку. Этот Луцилий получил свое прозвище оттого, что имел привычку ломать свою палку о спины своих людей, при этом выкрикивая: «Следующий, быстро!»

Они хотели принять его как граждане и избиратели, а не как воины.

Самый тот факт, что Германик был законным наследником империи, давал ему достаточные основания не приветствовать неконституционные прецеденты такого рода. Однако весьма маловероятно, что Агриппина на его месте была бы шокирована таким предложением.

Сам Тиберий высказал свое отношение к правлению следующими словами: «Никто добровольно не желает, чтобы им управляли. Люди воспринимают это как нежелательную необходимость. Они находят удовольствие в том, чтобы уклоняться, и рады идти против правителей».

Памятник в знак победы.

В дальнейшем их назовут франками. Союз херусков, хотя и не идентичен позднейшей франкской лиге, имел схожие черты.

Есть предположение, что Катуалда был готом из Вистулы. Его имя, видимо, произносилось как «Кедвал» — его мы позднее встретим в королевской семье Уэссекса.

Рассказ Тацита о смерти Германика, включающий последние слова умирающего и патетический призыв к справедливости, не может убедить никого старше двенадцати лет. Тацит не присутствовал при этом событии. Все, что он рассказывает, он приписывает авторам, которые нам неизвестны и на сведения которых нельзя полагаться, мы можем судить обо всем лишь по косвенным свидетельствам. Судя по всему, его главы 70–72 списаны с какого-то политического памфлета весьма сомнительной природы, направленного против Тиберия. Подобный трактат, написанный в наши дни, привел бы автора на скамью подсудимых. В нем не содержится ни единого определенного утверждения или прямого факта, он сочинен целиком на пафосе и косвенных намеках, очевидно, для читателей, которым не нужны доказательства… Замечания в начале 73-й главы, сравнивающие Германика с Александром Великим (Македонским), — неприкрытое бесстыдство. Во второй половине текста Тацит возвращается к нормальному стилю, говоря о том, что труп не имел признаков отравления.