Сири Джеймс - Потерянные мемуары Джейн Остин

Я крепко дружила с сестрами Бигг с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать, — как раз тогда их отец, Лавлейс Бигг, богатый вдовец с семью детьми, унаследовал Мэнидаун от своих кузенов Уитеров и перебрался в наши края. Позднее он расширил Мэнидаун-парк, добавив к нему более тысячи акров земли. Из уважения мужчины в семье добавили «Уитер» к своей фамилии, в то время как девушки предпочли остаться просто «Бигг».

Две старшие дочери вскоре вышли замуж и уехали, а старший сын рано умер, оставив робкого младшего брата Харриса и трех сестер, Элизабет, Кэтрин и Алетию, которые были нашими с Кассандрой сверстницами и драгоценными подругами все годы вечеров, балов, полуночных разговоров и общих тайн, что мы росли и становились из девочек женщинами.

В тот свежий день 25 ноября 1802 года мы с Кассандрой смотрели в окно кареты, приближаясь к Мэнидауну, не в силах оторвать взгляд от восхитительного пейзажа. Стояла поздняя осень, и листва со многих деревьев уже облетела, обнажив ветви, но поездка по зеленому парку, усаженному дубами, буками и кедрами с пышными иглами, все так же услаждала взор. Кульминацией служило царственное явление большого каменного особняка в стиле Тюдоров с обширным садом, огороженным кирпичной стеной.

Едва мы бойко выпрыгнули из экипажа, как сестры Бигг встретили нас нежными объятиями.

— Наконец-то! — воскликнула Элизабет Хиткоут, расцеловав нас в щеки.

Старшая из трех, Элизабет после трагической смерти мужа вернулась в родительский дом вдовой с маленьким сыном Уильямом. Мы повторно принесли свои глубочайшие соболезнования, но она уверила, что не желает более говорить о событии, которое много раз обсуждалось в переписке, и предпочитает веселиться, пока мы здесь, не омрачая печальными разговорами наше приподнятое настроение.

— Не могу выразить, как я рада вас видеть! — воскликнула Алетия, младшая из сестер, двадцати пяти лет. — Я считала дни до вашего приезда!

Бойкая, милая, неунывающая Алетия принимала живое участие во всем и вся вокруг себя. Наши вкусы во многом совпадали, и, что вполне естественно, я находила ее исключительно приятной особой.

Двадцатисемилетняя Кэтрин была на несколько месяцев меня старше. Она обладала спокойным, невозмутимым характером, совсем как Кассандра, и ее длинное тонкое лицо, хоть и не считавшееся красивым, украшали умные глаза и теплая улыбка.

— Мы с нетерпением предвкушали долгие утренние визиты, — сказала она, — и столько задушевных вечерних разговоров, сколько вы вытерпите. Обещайте остаться хотя бы на три недели.

— С радостью, — ответила я, — при условии, что мы проведем это время за самым безнравственным злословием, когда-либо слышанным в графстве Гемпшир, но, разумеется, прерванным в назидательных целях одним или двумя поэтическими чтениями.

Когда слуги отнесли наш багаж в комнаты, мы поспешили по ступенькам во внутренний дворик, откуда по большой чугунной лестнице поднялись в красивую просторную гостиную.

— Как ваши маменька и папенька? — осведомилась Кэтрин, когда мы устроились у камина, чтобы согреть руки и выпить что-нибудь освежающее, — Мистер Остин по-прежнему увлечен собиранием книг?

— Намного меньше, — ответила Кассандра. — Мы столько путешествуем, что ему пришлось отказать себе в этом удовольствии. Но он крепок и бодр и весьма подвижен для своего возраста.

— Матушка объявила, что чувствует себя вполне хорошо, целых три раза за последнюю неделю, — добавила я. — Полагаю, это в три раза больше, чем в какую-либо другую седмицу ее жизни. Наверное, причина в том удовольствии, которое доставляет ей жизнь в Бате и его знаменитые воды.

— Она заслуживает этого, — сказала Алетия. — Я рада за нее. Хорошо бы и ты, раз уж должна жить в Бате, нашла причину для счастья.

— Я ее уже нашла, — улыбнулась я. — Какое счастье, что сейчас я здесь, а не там!

Все засмеялись.

Мы непринужденно беседовали около часа, поверяя друг другу подробности своей жизни и многочисленные новости о наших братьях с их семействами, прежде чем в комнату вошел Лавлейс Бигг-Уитер и рокочущим голосом осведомился, что происходит. Сквайр, добродушный вдовец шестидесяти одного года, был крупным, широкоплечим мужчиной с венчиком пушистых белых волос над красным лицом с двойным подбородком и коротким толстым носом, придававшим ему, на мой взгляд, весьма аристократичный вид.

— Кто к нам приехал! — воскликнул он, пересекая комнату, чтобы встретить нас с сестрой широкой улыбкой и теплыми объятиями. — Какая радость — видеть два новых очаровательных лица в комнате, полной столь прелестных леди. Осмелюсь сказать, прошло немало времени с тех пор, как нас в последний раз удостаивали визитом мисс Остин. Подумать только о тех годах, которые вы, девочки, провели в нашем доме, о смехе наверху в спальнях ночь напролет после бала! Ах, временами я почти забывал, что вы Остин, и полагал всех до единой своими дочерьми. Надеюсь, на этот раз вы погостите у нас подольше.

Мы пообещали, что погостим. Сквайр обладал удивительным характером и многими достоинствами, он был опытным и снисходительным магистратом графства и, по моему мнению, одним из самых великодушных мужчин, каких я когда-либо встречала. Единственными его недостатками, если можно назвать их таковыми, являлись склонность к многословию при обсуждении любимого предмета и довольно строгое обращение с сыном.

— К вашему сведению, Харрис вернулся из Оксфорда, — сказал он. — Трудно поверить, но мальчик сумел получить образование.

— Не удивляйтесь, что Харрис закончил учебу, папа, — укоризненно заметила Алетия. — Он куда умнее, чем вы считаете.

— Мальчишка поумнее нашел бы себе более достойное занятие, чем слоняться целыми днями в дорогих ботфортах, скакать на лошади и охотиться, — возразил сквайр.

— Харрис давно уже не мальчишка, папа, — заметила Кэтрин. — В мае он достиг совершеннолетия.

— Харрису двадцать один? — удивилась я, недоумевая, как быстро пролетели годы.

Я довольно давно не видела Харриса, но помнила его робким, неуклюжим и порой грубоватым юношей, который часто болел и страдал серьезным дефектом речи. Отец, озабоченный здоровьем сына и опасавшийся насмешек сверстников над его заиканием, содержал для него частного учителя.

— Он так вырос, что, осмелюсь предположить, вы едва узнаете его, — сказала Элизабет.

— Лучше всех растет мой внук, — заявил сквайр, на что Элизабет просияла с материнской гордостью. — Вы познакомились с нашим Уильямом?

Когда мы признались, что нет, он велел немедленно принести внука из детской. Уильям оказался живым веселым мальчиком девятнадцати месяцев от роду, с очаровательной улыбкой, которая немедленно пленила меня.