Роберт Юнг - Лучи из пепла.

— Вся нация переживает в настоящее время тяжелый финансовый кризис. В результате вражеских воздушных налетов разрушены сто двадцать городов. Хиросима не может претендовать на особую помощь, основываясь лишь на том, что она была уничтожена не обычными взрывчатыми веществами, а атомной бомбой.

Таким образом, оставалась лишь надежда на помощь со стороны американцев, ибо казалось, что каждое упоминание о трагедии Хиросимы задевает особо чувствительную струнку в их душах.

В феврале 1946 года, воспользовавшись приездом иностранных репортеров, мэр Хиросимы Кихара попытался задеть эту струнку, заявив:

— То из ряда вон выходящее несчастье, которое мы пережили, обрушила на нас Америка. Поэтому Соединенные Штаты должны проявить особую заботу о восстановлении Хиросимы.

На это один из американских журналистов сердито возразил:

— А знаете ли вы, что натворила японская армия в Маниле и в Нанкине?

— Не знаю, — ответил Кихара. Тогда начался перекрестный допрос мэра:

— Кем вы были во время войны?

— Я был членом Верхней палаты.

— Никогда не поверю, чтобы человек, занимавший такое положение, ничего не знал об этом, — заявил один из корреспондентов.

Разговор пошел совсем не по тому руслу, по какому хотел направить его мэр; речь шла уже не о субсидиях на восстановление Хиросимы, а о зверствах японских войск. В пылу спора перечислялись вчерашние злодеяния, а сегодняшние беды были забыты.

Несмотря на эту первую неудачу, летом 1946 года, после того как японские власти отказались предоставить Хиросиме специальные ассигнования, мэр Кихара снова сделал попытку повлиять на американцев. На этот раз он решил быть осмотрительнее. Он просил не денег, а для начала лишь доброго совета, надеясь, что за советом последуют и деньги. Американцы действительно прислали магистрату советника — молодого лейтенанта по фамилии Монтгомери. Его позиция, вспоминает Синдзо Хамаи, «всегда отличалась умеренностью. Внимательно рассмотрев наши проекты, он заявлял, что они прямо-таки превосходны».

Однако лейтенанту Монтгомери не хватало опыта практической работы, а еще больше — веса в глазах представителей тех отделов главной ставки союзников в Токио, которые распоряжались долларами. Впрочем, он недолго оставался в Хиросиме. После отъезда Монтгомери в течение многих лет аккуратно присылал городу телеграммы в день 6 августа. И теперь еще многие в Хиросиме охотно вспоминают о молодом американце, так как он свободно изъяснялся по-японски и был человеком ненавязчивым и обходительным. Однако практически он вряд ли принес городу какую-нибудь пользу.

Монтгомери сменил другой иностранный советник по делам восстановления — австралиец майор С. А. Джервис. Джервис относился ко всему чрезвычайно серьезно, считая, что на него возложена весьма важная задача. Его планы «новой Хиросимы» были, пожалуй, еще грандиознее, чем планы, которые обсуждались во время дискуссий на заседаниях Комиссии по восстановлению. Он с ожесточением выступал против муниципалитета, представившего тем временем компромиссный проект восстановления, в котором почти ничего не осталось от первоначального широковещательного плана переустройства города, если не считать предложения разбить общественный парк и проложить бульвар шириной в сто метров. Майор Джервис прилагал огромные усилия, чтобы реализовать единственный, по его мнению, шанс на образцовое восстановление Хиросимы. Он не только совещался с ответственными лицами в ставке Макартура, но добился также аудиенции у брата японского императора, принца Такэмацу, ходатайствуя перед ним об оказании особой финансовой поддержки Хиросиме. Однако все оказалось напрасным. Японцев обстоятельства заставляли экономить, а политические деятели союзников считали, что предоставление Хиросиме специальных субсидий означало бы признание за собой неких особых обязательств в отношении этого города и, может быть, даже особой вины перед ним. Поэтому ни те ни другие ничего не желали сделать.

Разочарованный и больной австралиец вышел в конце концов в отставку. На прощание он выразил свои чувства в письме, адресованном городскому управлению:

«Я причинил мэру много огорчений, так как хотел добиться невозможного. Но во время моих поездок по Японии я увидел, что в стране нет ни одного крупного города, который был бы построен согласно принципам современного градостроительства, и я решил, что настала пора наверстать упущенное хотя бы в рамках одного города, но зато перестроив его кардинально. Впоследствии это пошло бы на пользу не только гражданам этого города, но и помогло бы всем другим городам, так как у них появился бы образец для подражания. Однако, чем ближе я знакомился с условиями Японии, тем яснее сознавал, как трудно здесь чего-нибудь добиться. Надеюсь, все поймут, что у меня были самые лучшие намерения».

А в Хиросиме между тем шло временное, «дикое» строительство. Отстраивались первые школы — о них «отцы города» особенно заботились, несмотря на то что дети уже учились на открытом воздухе, в школах, получивших название «школ под голубым небосводом». Очищались и восстанавливались улицы; в город, совершенно лишенный тени, завезли несколько свежих зеленых деревьев. Бездомные люди, не спрашивая о «праве собственности» и не считаясь с чертежами муниципалитета, которые предусматривали ширину улиц не менее 40 метров, где попало сколачивали хибару за хибарой. Облюбовав какой-нибудь участок, они вбивали столб, прикрепляли к нему дощечку со своей фамилией, а потом тянули к «дому» электрические провода, причем только самые робкие обращались предварительно за разрешением на электростанцию. Проходило три-четыре недели, и еще одна семья получала крышу над головой. Недаром один из корреспондентов американской солдатской газеты «Старз энд страйпс» сравнивал дальневосточную Хиросиму 1946 года с городом золотоискателей на так называемом Диком Западе.

Японское правительство запретило иногородним селиться в городах, особенно пострадавших от войны. Но этот запрет отнюдь не удерживал тех, кто решил обосноваться в Хиросиме.

Переселенцы недолго думая присоединялись к коренным жителям Хиросимы, возвращавшимся на родину, и ни у кого не хватало смелости, да и не было практических возможностей, для того чтобы изгнать их из города. Большей частью это были люди, уже второй раз терявшие родину, — мужчины, женщины и дети. которые бежали из оккупированных Японией заокеанских районов. Когда-то возомнив себя пионерами некоей подвластной японцам «новой Азии», представителями полновластной и высокомерной «элиты», они хозяйничали в Корее, Китае, Маньчжурии, Индокитае, Индонезии, Бирме, на Формозе и в Малайе. Теперь они, проскитавшись много недель по некогда порабощенным ими районам, возвращались в хиросимскую гавань Удзина, откуда всего несколько лет назад их, «солдат Ниппона». провожали в захватнические походы.