Идрис Базоркин - Из тьмы веков

— Ну-ка расскажи, как ты ночевала с этим великаном? — докучал он Дали. — Что он тебе говорил?

Дали только отмахивалась от него.

— Вот бы тебе такого мужа! — продолжал он свое, снимая черкеску. — Такому бы, наверно, не отказала? А? А то все не по ней! Избаловали мы тебя!

— Да что тебе, мамин брат, не о чем больше говорить? — злилась Дали.

— Нет, — не унимался Хусейн, — не те мужчины теперь! Да я бы на месте этого Калоя, хоть бы солнце никогда не взошло, не привел такую обратно!

— Брось ты ее изводить! — вступилась за дочь Зайдат. — Ложись наконец, а то вторую ночь просидим!

Она вышла. Дали стянула с дяди ноговицы. И когда он снова хотел сказать что-то, перебила его:

— Ты все шутишь, мамин брат. А ты вот ответь мне на один серьезный вопрос, над которым я думаю, чтоб я знала, как мне поступить.

— Давай, говори! — согласился дядя.

— Что мне сделать? То, что можно сделать и не сделать, или сделать то, чего не сделать нельзя?

— Какой же это вопрос? — рассмеялся дядя, вытягиваясь под одеялом. — Ну, конечно же, надо сделать то, чего не сделать нельзя! А к чему ты это? О чем? — стал допытываться он.

— О! Это секрет! — засмеялась Дали. — Ты о нем узнаешь только завтра. А я даю тебе слово, что поступлю по-твоему. Пожелав дяде Хусейну доброй ночи, Дали ушла. Когда она вернулась в общую комнату, мать спала на нарах, не раздеваясь. Дали постелила ей постель, помогла раздеться, дала воды, и когда та снова уснула, села рядом с ней и задумалась.

Здесь она родилась, здесь выросла. Здесь ее любили родители, и теперь в этой башне наступила для нее последняя ночь. Ночь, с которой она должна проститься. Здесь останутся все ее девичьи сны…

В стороне от тропы, убегавшей на хутор, где жила Дали, пасся Быстрый. Его хозяина не было видно. Он полулежал на возвышенности, подстелив под себя бурку, и из-за камня наблюдал за башней. Там в окнах еще горел свет. Иногда его заслоняли люди, и тогда она терялась в ночи.

Но вот совсем погасло одно окно. Какое-то время спустя не стало света в другом.

Калой встал, накинул на одно плечо бурку и пошел к хутору. Быстрый продолжал пастись.

У каменного забора Калой остановился, подождал. Скрипнула дверь. Кто-то, одетый в темное, появился на терраске. Заскрипели деревянные ступеньки… Человек направился к калитке. Калой двинулся вдоль забора навстречу… Собаки он не боялся, потому что заранее бросил ей бычий рог, заполненный курдючным салом, и она, стараясь вылизать его, наверно, теперь уткнулась в какой-нибудь угол, позабыв обо всем на свете.

Не заметив Калоя, Дали вышла за калитку, остановилась. Неожиданно на плечо ее легла рука. Она вздрогнула. Калой повел ее вниз, свистнул. Быстрый вырос перед ними словно из-под земли. Вскочив в седло, Калой перегнулся, взял Дали и посадил перед собой. Быстрый устремился вперед.

Когда они уже подъезжали к башне, Калой почувствовал, что тело Дали расслабло, руки обвисли.

— Что с тобой? Что с тобой? — испуганно зашептал он, встряхивая ее. Но она не отвечала. Быстрый повернул во двор. Калой направил его к лестнице. Не выпуская Дали из рук, он сошел на ступеньку, поднялся к себе и, положив ее на нары, раздул огонь. Смолистые щепки загорелись ярким пламенем. Отшвырнув бурку, Калой подбежал к Дали.

Розовый шарф с серебристыми нитями — свадебный подарок Зору… Бледное, как неживое, лицо…

— Дали! Дали! Что с тобой?

Он стал тормошить ее. Кинулся за водой. Но, когда вернулся, Дали сидела.

— Что с тобой? Да говори же! Почему ты не отвечаешь?

— А что со мной? Я не знаю… — виновато ответила Дали. — Я дрожала… Наверно, замерзла…

Калой закутал ее в свою шубу, напоил чаем. Дали быстро пришла в себя.

Успокоившись, он вышел во двор, расседлал Быстрого, задал ему корму и вернулся в дом.

Дали, как ни в чем не бывало, приводила в порядок комнату.

— Ты что делаешь? — удивился он.

— Живу, — ответила Дали. — Разве не для этого ты привез меня сюда?

— Не для этого! Для себя привез! — сказал Калой и обнял ее. Стон вырвался из груди девушки. Калой испугался, отпустил. Дали улыбнулась.

— Руки… — тихо сказала она.

Калой расхохотался и снова обнял жену… В окно осторожно пробирался рассвет.

Устав за день, ни Зайдат, ни Хусейн не просыпались всю ночь. Утром первой встала мать Дали. Надо было подоить корову. Обычно в это время дочь уже готовила, пекла чурек. Но Дали не было видно.

«Куда она запропастилась?» — думала Зайдат, готовя завтрак. Хутор их стоял особняком, и пойти ей было не к кому. Отсутствие дочери начинало волновать ее.

Не тревожа Хусейна, она обошла все сарайчики, башню, с бугра оглядела окрестность. Но дочери не было. Зайдат прибежала домой, кинулась к постели, к ее вещам и поняла: Дали ушла… Но куда? Зачем? С кем-нибудь или одна?

Проснулся Хусейн. Узнав о том, что Дали нет, он вскочил.

— Убежать не могла! Ведь она всем отказывала! Наверно ее похитили!

Зайдат побледнела. Неужели перенесенных невзгод мало!

Но, подумав, она возразила Хусейну.

— Похитить могли. Но кто же собрал ее вещи?

— Ну если так, — значит, выбрала какого-нибудь, которого и в дом пустить стыдно! — воскликнул разгневанный Хусейн. — Ух, с каким удовольствием я излупил бы ее! Да так, чтоб люди подумали, что она кизил ела!

Хусейн быстро оделся. Надо было поднимать в погоню сородичей. И в это время у ворот залаяла собака.

Зайдат посмотрела в окно. К башне шли жрец Эльмурза и два старика из Эги-аула.

— Вот тебе и разгадка идет! — воскликнул Хусейн. — Недолго заставили ждать!

Он вышел навстречу старикам, поздоровался с ними и ввел в дом. Зайдат с трудом удержалась, чтобы не кинуться к ним с расспросами. Ведь они уже знали все!

А старики вежливо спрашивали ее и Хусейна о жизни, о здоровье…

Наконец, откашлявшись, Эльмурза сказал:

— Дайте мне хлеб и медь.

Зайдат подала ему свежую лепешку на деревянном блюде и старую медную расческу, которая неизвестно сколько лет жила в этой башне.

Эльмурза дотронулся до них:

— Клянусь этим беркатом [124] Беркат — благодать, изобилие (инг.). , что буду говорить правду! Только правду! И все — от сердца!

Он вернул хозяйке расческу и блюдо.

— Не было у меня за всю мою долгую жизнь более приятного поручения, чем то, с которым я пришел сюда!

Зайдат, скрестив руки под платком, стояла с широко открытыми глазами. Губы ее тряслись.

— Ваша дочь, моя помощница, чистейшая из чистых Малхааза, вышла замуж! Вышла за лучшего из лучших юношей этих гор… — Эльмурза помолчал — …за Калоя!..

Хусейн от изумления, как глухой, наклонился к Эльмурзе и заглянул ему в лицо. А Зайдат, внезапно обессилев, присела на край нар.