Идрис Базоркин - Из тьмы веков

— Поправлюсь, продам корову и куплю зерно для посева, для дома… Я давно просил, чтоб они заняли у тебя, ты только не говори им. Но Зору не согласилась. Даже плакать стала… А к другим я не хочу идти. Так десятый день и сидим на сушеном мясе. Мне оно уже козлиной шкурой воняет…

Пожелав Пхарказу здоровья, Калой поднялся.

В сенях он столкнулся с Батази.

— Я думал, мы соседи, — по-взрослому строго сказал он, — а вы как чужие… Или я для вас не то, что мой отец?

Батази смущенно забормотала, но он не слушал ее.

— Приди и возьми зерна, сколько надо. А на охоту идти не соглашайся. Об этом я позабочусь. Ему нужно горячее сало с молоком. Отец так лечил себя, когда в него вселялся холод.

Вечером Батази пришла за зерном и от Калоя понесла его прямо на мельницу.

В мельницу эгиаульцев с трудом мог войти один человек. Ее жернов величиной с чашу едва за день и ночь памалывал одну-две мерки. Но в эту пору года даже и он почти всегда стоял без работы, так что Батази не пришлось ждать очереди.

Немного погодя Калой увидел, как за матерью побежала и Зору.

Он поужинал, задал сено скотине, взял заплечный мешок, лепешку, соль, сыр, хулчи [58] Хулчи — сыромятные чувяки с ремневым переплетением вместо подошвы для хождения по скалам (инг.). , подбросил дров в очаг и вышел.

Около мельницы ему повстречалась Зору.

Под платком она несла муку, чтоб скорее накормить отца. Увидев Калоя, она впервые в жизни остановилась, как взрослая, уступая ему дорогу. Остановился и он.

— Если я завтра вовремя не приду, присмотри за моей скотиной, подложи дров в очаг…

— Далеко ли собрался?

— Да нет. На Хребет Пропастей, — ответил Калой. — Хочу поохотиться.

— За все берешься, — не то одобрительно, не то с иронией заметила она. — Туда в одиночку не ходят!

— Это смотря кто!

В ответ раздался смешок.

— Ну и кичливый ты!

— Кичливый или нет — увидишь. Или твоему отцу будет козья шкура для моленья, или Быстрому медвежий коготь от сглаза, или тебе кабаний клык, чтоб разглаживать галуны. — И, приосанившись, он пошел.

— Смотри, чтоб не пришлось упряжку посылать, вытаскивать тебя из пропасти! — крикнула Зору ему вслед и побежала домой.

Ночью Калой пришел, в свою родовую пещеру, развел костер, вытащил из расщелины берданку, которая хранилась здесь еще со времени освобождения Гарака, почистил ее и, зарывшись в сено, уснул.

Проснулся он, когда звезда Восхода [59] Звездой Восхода ингуши называют Венеру. на небе осталась одна.

Спросонья дрожа от холода, он тут же двинулся вверх, в гору. Скоро ему сделалось жарко. А немного погодя, он понял, что надежды на удачную охоту очень мало. Ветер дул от него. Но ветер в горах изменчив. И Калой, стараясь не унывать, поднимался все выше и выше. Он видел, как розовели снега на хребтах, на вершинах, видел по пояс возвышавшийся над горами, освещенный огнем восхода Казбек, но все это сейчас не занимало его. Он со стыдом вспоминал, как выхвалялся перед Зору, и не знал, как явится с пустыми руками домой. Думая так, он шел и шел вперед, иногда останавливаясь и внимательно оглядывая окрестность.

Было позднее утро, когда у подножия небольшого ледника он увидел десять туров. Вожак стоял на каменном выступе и зорко следил за всем, что происходило вокруг. Калой прислушался. Ветер, как и прежде, шел от него. Но что было делать? И он со всей осторожностью двинулся вперед. Где можно было, перебегал, прячась за камнями, а открытые места переползал, не поднимая головы.

Наконец он приблизился к стаду на выстрел. Калой знал свою винтовку и стрелял из нее без промаха. Он решил бить по вожаку. Это был крупный, судя по рогам, немолодой самец. Уложив берданку на колено, Калой прицелился… Но в последний миг тур издал звук, подобный свисту, сорвался с места и увел стадо за перевал… У Калоя опустились руки. Второй такой удачи за один день быть не могло.

И снова вспомнились колючие слова Зору: «Кичливый ты… За все берешься…». Но делать было нечего, и Калой тронулся в обратный путь. На всякий случай он спускался так же осторожно, как и поднимался наверх. Ведь на охоте бывают всякие неожиданности.

Благополучно миновав карнизы и пропасти, Калой выбрался на тропу, которая вела к пещере, и остановился, не веря своим глазам: на мокром грунте рядом со следами его ног шли когтистые вмятины медвежьих ступней. Судя по ним, зверь был огромный.

Но как в эту пору года здесь мог оказаться медведь? В памяти пронеслись рассказы о самом опасном медведе — шатуне, который, не успев залечь в спячку, бродит, шальной и свирепый, бросаясь на все живое, что попадается на пути.

Первым чувством был страх и желание бежать… Но Калой пересилил себя. Идти в пещеру? Или ждать, когда зверь появится сам? А может, он пришел, чтоб залечь здесь?

В полусотне шагов стояла огромная каменная глыба. Калой вскарабкался на нее. Вход в пещеру оказался перед его глазами. Взяв его на прицел, Калой залился задористым собачьим лаем. И тотчас наружу выскочил медведь. Потянув воздух, он с проворством кошки бросился вверх на скалы. Калой растерялся.

«Уходит», — мелькнула у него мысль, и он выстрелил, не целясь. Зверь пропал из виду. А когда дым рассеялся, Калой увидел его шагах в десяти от себя.

Трясущимися руками он едва перезарядил берданку. И от жалкого вида этих рук он пришел в себя, встал и встретил зверя стоя.

Раздался выстрел… Почти в тот же миг медведь вышиб берданку из рук Калоя, и она щепкой взлетела в воздух… Калой выхватил кинжал. Удар пришелся медведю в череп. Но тот сгреб Калоя и вместе с ним рухнул вниз. На мгновение цепкие объятия медведя разжались. Не помня как, Калой вырвался и пырнул его в бок. На этот раз он попал в сердце. В предсмертных судорогах медведь рвал землю когтями… А Калой все стоял с огромным, как меч, кинжалом и, казалось, ждал новой схватки…

В этом поединке Калой победил двух зверей: медведя и собственный страх.

Медведь лежал ничком. От хвоста до уха Калой насчитал в нем пять локтей. От уха до уха — локоть.

Такую удачу только Бог мог послать ему. И он дал клятву щедро отблагодарить его.

Взяв на ближайшем хуторе сани и пару быков, поздно вечером он вернулся в Эги-аул.

У собак свой язык. Никто из жителей аула в этот вечер не узнал о добыче Калоя, а собаки узнали. Они были так встревожены, так подвывали и лаяли, что во многих башнях открывались двери и хозяева в тревоге проверяли свои загоны.

Калой освежевал тушу, стаскал мясо в дом, взял печень, сердце, почки, заднюю ляжку и пошел к Пхарказу.

Там уже спали, когда он смело постучался. Узнав его голос, Батази открыла дверь. С торжественным видом молча ввалился Калой в комнату. Пхарказ чуть не задохнулся от удивления, увидев его трофей. Он не мог успокоиться, пока не сходил с Калоем к нему в башню и сам не потрогал шкуру и голову зверя.