Роже дю Гар - Семья Тибо (Том 1)

Но его порыв уже угасал. Мысли Антуана шли теперь в двух направлениях рядом с планами благородной мести возникла дразнящая прихоть. Он перешел через Сену, прекрасно осознавая, куда толкает его рассеянность. А, собственно, почему бы и нет? Да и уснешь ли при таком возбуждении? Он расправил плечи, глубоко вздохнул, улыбнулся. "Быть сильным, быть мужчиной", - подумал он. Весело шагнул в темный переулок, вновь ощущая прилив благородства; принятое решение предстало вдруг перед ним словно бы в новом ракурсе - яркое, уже увенчавшееся успехом; готовый осуществить один из двух своих замыслов, вот уже четверть часа оспаривавших друг перед другом его внимание, он счел теперь и второй из них почти осуществленным; привычным движением толкая застекленную дверь, он подвел итог:

"Завтра суббота, из больницы не вырвешься. А в воскресенье... В воскресенье с утра я буду в исправительной колонии!"

Утренний скорый не останавливался в Круи, и Антуану пришлось сойти в Венет, на последней станции перед Компьенем. Из вагона он выскочил в крайнем возбуждении. Он захватил с собой медицинские книги; на следующей неделе предстояло сдавать экзамен; но в поезде ему так и не удалось сосредоточиться. Приближался решительный час. Все эти два дня он с такой отчетливостью, до мельчайших подробностей представлял себе свой крестовый поход, что вызволение Жака из колонии уже казалось свершившимся фактом, и он думал теперь лишь о том, как снова завоевать его доверие и любовь.

Ему оставалось пройти два километра по прекрасной ровной дороге, залитой веселым солнечным светом. После долгих дождливых недель весна впервые в этом году предстала во всем своем блеске, в свежем благоухании мартовского утра. Антуан восхищенно смотрел на взрыхленные бороною, уже начинавшие зеленеть поля, лежавшие по обе стороны дороги, на ясное небо, затянутое у самого горизонта легкой дымкой, на сверкавший под солнцем холмистый берег Уазы. Он ощутил такое умиротворение, и такая чистота была разлита вокруг, что на секунду мелькнула малодушная мысль: хорошо, если бы все оказалось ошибкой. Разве эта красота похожа на каторгу для детей?

Чтобы попасть в исправительную колонию, надо было пройти через всю деревню Круи. Когда он миновал уже последние дома и вышел к повороту, его вдруг словно что-то ударило; никогда прежде не видел он колонию, но тут сразу узнал издалека это огромное одинокое здание под черепичной кровлей; среди меловой равнины, лишенной всякой растительности, оно высилось в обрамлении побеленной стены, точно новое кладбище; он узнал ряды зарешеченных окон и блестевший на солнце циферблат башенных часов. Здание можно было принять за тюрьму, если б не высеченные в камне золотые буквы, которые сверкали над вторым этажом, указывая на филантропический характер заведения:

ФОНД ОСКАРА ТИБО

Вдоль дорожки, что вела к колонии, не было ни деревца. Узкие окна издали разглядывали посетителя. Антуан подошел к воротам и потянул за шнурок; колокольчик задребезжал, прорезая воскресную тишину. Одна створка открылась. Яростно залаял злющий пес, сидевший на цепи в своей будке. Антуан вошел во двор; это был скорее палисадник; окруженный гравием газон закруглялся перед главной казармой. Он чувствовал, что за ним наблюдают, но не видел ни живой души, если не считать пса, который рвался на цепи и лаял не переставая. Слева от входа возвышалась часовня, увенчанная каменным крестом; справа стояло приземистое строение с вывеской "Администрация". К этому флигелю он и направился. Когда он подошел к крыльцу, дверь отворилась. Собака все лаяла. Он вошел. Выкрашенный охрой вестибюль, пол выложен плитками, по стенам новенькие стулья, как в монастырской приемной. В комнате было жарко натоплено. Гипсовый бюст г-на Тибо в натуральную величину, но под низким потолком выглядевший исполинским, украшал правую стену; жалкое распятие черного дерева, перевитое буксовыми ветками, висело, вероятно, симметрии ради, на противоположной стене. Антуан стоял, вслушиваясь в настороженную тишину. Нет, он не ошибся! От всего здесь разило тюрьмой!

Наконец в задней стене отворилось окошко, высунулась голова надзирателя. Антуан бросил ему свою визитную карточку вместе с карточкой отца и объявил сухим тоном, что желает говорить с директором.

Прошло минут пять.

Раздражаясь все больше, Антуан уже собирался пройти внутрь дома, когда в коридоре послышались легкие шаги; молодой человек в очках, в светло-коричневом фланелевом костюме, весь кругленький и беленький, кинулся ему навстречу, подпрыгивая в комнатных туфлях, протягивая к нему руки и сияя круглой физиономией:

- Здравствуйте, доктор! Какая приятная неожиданность! Ваш брат будет в восторге! Я много о вас слышал, господин учредитель часто говорит о своем взрослом сыне-враче! Впрочем, семейное сходство... да-да, оно налицо! добавил он, смеясь. - Уверяю вас! Но прошу, пройдемте ко мне в кабинет. Ах, извините, я забыл представиться! Я - Фем, директор.

Он подталкивал Антуана к директорскому кабинету и, шаркая ногами, семенил за ним следом, воздев к потолку широко расставленные руки, словно боялся, что Антуан споткнется и его надо будет подхватывать на лету.

Он заставил Антуана сесть и сам занял место за своим столом.

- Надеюсь, господин учредитель пребывает в добром здравии? осведомился он сладким голосом. - Ах, он совсем не стареет, это просто поразительно! Какая жалость, что он не смог сегодня с вами приехать!

Антуан недоверчиво огляделся вокруг и довольно бесцеремонно уставился на желтое, как у китайца, лицо и золотые очки, за которыми радостно помаргивали раскосые глазки. Он был совершенно не подготовлен к столь обильному словоизвержению и буквально сбит с толку домашним видом каторжного начальства, неожиданно представшего перед ним в облике этого улыбчивого юнца в пижаме, тогда как он ожидал здесь встретить переодетого жандарма отталкивающей наружности или, уж во всяком случае, кого-нибудь вроде директора коллежа, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы сохранить необходимое самообладание.

- Ах, черт побери! - внезапно воскликнул г-н Фем. - Ведь вы приехали как раз к воскресной мессе! Все наши воспитанники сейчас в часовне, и ваш брат тоже. Как же нам быть? - Он взглянул на часы. - Это продлится еще минут двадцать, а то и все тридцать, если причастников много. Что весьма возможно. Господин учредитель вам, должно быть, рассказывал: у нас отличнейший капеллан - священник молодой, расторопный, ловкости необычайной! С тех пор как он здесь, религиозные чувства у воспитанников нашего заведения коренным образом переменились! Однако какая жалость! Что ж нам делать?