Абель Поссе - Райские псы

У короля Фердинанда чувство отчаяния сменилось жуткой обидой, точно стал он жертвой обмана или злой шутки. Истерзанный горем, склонился он к мысли, что над ними висит «проклятье Америки». И фигура Адмирала вдруг явилась ему символом зла.

Ища отвлечения, окунулся король в суету государственных дел.

В самом дурном настроеййи принялся разбирать бумаги по Индиям и выслушал все придворные сплетни и злые наветы. Ему сообщили о Декретах, о мятеже Ролдана, о тревоге церковных иерархов.

Да, не случайно видел он в Адмирале — всегда, с самого начала — лишь мистика-бунтаря, опаснейший тип человека.

Его привела в бешенство мысль о том, что по вине Колумба Новый Свет оказался почти что под запретом, плодородные земли были словно покрыты Господней мантией. Так бывает, когда владелец не возделывает свой сад, но и других туда не пускает.

В довершение всего Адмирал осмелился утверждать, будто обитатели вновь открытых краев были ангелами. Но ангелов не должно делать рабами и продавать! Надо вырвать эту идею с корнем! Фердинанд объявил их своими вассалами и велел окрестить. Именно так: вовсе они не ангелы Божий, но и испанские плебеи, которые уже начали дележ, не могут теперь обращать их себе в рабов.

Следующее решение Фердинанд принял без лишних проволочек: призвал командора Франсиско де Бобадилью и вручил ему приказ.

Да, в тот самый день, серый кастильский день, когда глухо гудели затянутые траурной тканью барабаны гвардейцев, а из молельни слышался шелест нескончаемых литаний, он подписал приказ об аресте Колумба и его сподвижников. То было 21 марта 1499 года.

Он покорился с кротостью. Всякий человек, перешагнувший порог Безбрежного, теряет способность страдать из-за суетных событий внешнего мира.

Полковник Ролдан ловко сумел подчинить своей власти командора Бобадилью, сделав вид, что слепо повинуется его приказам (несколько веков спустя тот же тактический прием использовал Гитлер с маршалом Гинденбургом). И охотно возглавил отряд, который отправился к Древу Жизни.

Адмирал встретил их появление без малейшего удивления. Солдаты окружили гамак. Им пришлось отгонять десятки невзрачных псов, которые казались соучастниками седовласого мужчины, дремавшего дни напролет.

— Ваша милость, вы арестованы по приказу короля, — объявил Бобадилья.

Солдаты принялись за дело. На Колумба натянули балахон францисканца, словно аркадийская его нагота и была главным из преступлений — являла собой покушение на общественное целомудрие.

Звон цепей и оков. Их притащили в ящике Кинтеросы и повар Эскобар. (В первые же дни революции падре Буиль великодушно передал в распоряжение Ролдана все орудия инквизиторского правосудия. С тех пор репрессии в Америке неизменно имеют привкус пыток, применяемых с самыми благими целями — ради спасения души жертвы или дабы изгнать из несчастного бесов.)

Адмирал спокойно сидел в гамаке, смотрел, как ударами молотка крепили кольца вокруг его лодыжек. Он удивился, что промахнулись они лишь один раз.

Путь к побережью был медленным и унизительным. Нотариус сделал должные записи о событиях и теперь попытался завести притворно непринужденный разговор с королевским инспектором, дабы заглушить звяканье цепей.

Были арестованы и Бартоломе, брат Адмирала, временно исполнявший обязанности его заместителя, и все «Колумбы»: сыровары, портные и ткачи, которые уже успели выдвинуться как в торговом деле, так и в промышленности.

Как хлыстом, ударило Адмирала по глазам, привыкшим к полумраку леса, яркое солнце побережья.

Он шел по главной улице, что со временем станет называться бульваром Колумба. Она вела к площади, где строили собор — пока еще из бревен, но его уже украшали плитами резного камня — фрагментами разрушенных пирамид и индейских храмов.

Итак, Адмирал шел по главной улице, и в лицо ему летели проклятия:

— Комариный адмирал!

— Обманщик! Проклятый иудей!

Но он был погружен в виденья иного мира и не мог уже осуждать их, не чувствуя ни гнева, ни смирения. Ни даже презрения.

Значит, пока он находился под Древом Жизни, принцип «дела» воцарился на новых землях. Гегельянские «мыслящие люди» выдвинулись вперед, уверенно заняли ключевые позиции. И все, все, даже его родственники, бросились грабить Рай!

А «ангелов» били, мучили, делили по усадьбам. Их осталось не так уж много. Кто покончил с собой, кто сгинул в колодцах шахт. Но главное, они были окончательно оторваны от души мира, где выросли как братья а думами и папайями.

Колумб почувствовал нестерпимую боль.

— Человек разрушает то, что, по его же словам, любит более всего на свете, — прошептал он.

И еще: во время унизительного шествия он понял, что его цивилизованные соплеменники ничего не боялись так, как возврата к первозданной гармонии. Понял, что дьявол сбил их с пути и научил наслаждаться болью. Что они предпочли преисподнюю Небу, как, впрочем, почти все читатели Данте.

После короткой встряски Декретами вновь вернулись они к привычному угнетению ближнего, к с трудом добываемым радостям и потугам вырождения. И все чтобы найти свое место в мире искушений и мерзости. Это походило на игру, которую гарантировал им режим Ролдана.

По воскресеньям они очищались от недельной скверны. Скварчиалуппи и блестящий выводок итальянских священников твердили с амвона о райском блаженстве, учили непременно творить Добро.

Как успел заметить Адмирал, многие здания в поселке были каменной и даже кирпичной кладки. Он прочел многочисленные объявления и вывески: Банк Сантанхеля, Hawkins Ltd. Салон красоты «Болонья», Дворец Инквизиции (Semper Veritas), Агентство Кука, United Fruit Co, Постоялый двор «Кастилия», Прохладительные напитки Сагардуа.

То был самый обычный день. И никто не ждал внезапного нападения. Никто не ждал, что мятеж поднимут собаки.

Нашествие было безмолвным. Оно напоминало скорее пассивный протест, нежели разорительный набег. Виновниками события стали райские псы — возможно, еще тоскующие по Адаму, как полагали Адмирал и ландскнехт Сведенборг. Те самые псы, что не умели лаять и которых первые испанские хронисты чуть не лишили права принадлежать к собачьей породе. Хронисты отрицали наличие в них «собачьей сути», как выразился бы Хайдеггер, и описывали их как «род съедобных грызунов, что не лают, но пронзительно повизгивают, если получают удар». Но хронисты не ведали, что у псов были души (переселившиеся в них души умерших либо пропавших без вести хозяев) и могли они служить проводниками в мир Всеобщего. (Тольтеки относились к ним как к священным животным и даже включили в свой календарь. Всякая собака могла быть науалем, вместилищем несчастной человечьей души.) Теперь же собаки шевелящимся покрывалом спускались с холмов к поселку, не страшась ни надменных полицейских ищеек, лаявших во все горло, ни криков стражников, ни выстрелов аркебуз.