Мирко Бонне - Ледяные небеса

Короткий разговор о моем самочувствии, и мы трое, Мик, Мак и Мерс, сходимся во мнении, что я полностью поправился.

Босс тоже не вывел меня из равновесия. Кстати… а как прошел наш tete-a-tete?

Так мало-помалу я приобретаю опыт в сочинении рассказа о моей знаменательной беседе с Сэром. И то, что каждый, кому я по его просьбе рассказываю мою маленькую историю, добавляет к ней что-то свое, меня больше не удивляло.

Мак-Ильрой вернулся в Лондон из Индии с малярией и зашел к Шеклтону. Тот удивился, почему стоящий перед ним молодой врач не переставая дрожит, и в итоге смог помочь лишь тем, что вызвал еще одного врача.

Молодым врачом, прибывшим на помощь Мак-Ильрою, оказался Маклин. Он, по-видимому, пробудил в Шеклтоне симпатию, когда ответил на его вопрос, почему он носит очки:

— Многие умные лица без очков выглядели бы глупо.

Когда доктор Мак-Ильрой выздоровел, Шеклтон предложил ему контракт с условием, что он убедит доктора Маклина присоединиться к экспедиции. И Мик уговорил Мака, пообещав ему поехать вместе в Индию, когда оба вернутся с полюса.

На том же самом месте через пару часов Уайлд впутывает меня в разговор. Я накрываю в «Ритце» стол для свободных от вахты, а заместитель Шеклтона сидит над картой, на которую он, как он мне объясняет, наносит изменения погоды и промеры глубин.

— Нет, никаких льдов в поле зрения, — отвечает он на мой вопрос и добавляет, что приказано тем не менее проявлять осторожность, поскольку метель и полосы тумана затрудняют определение местоположения корабля. Уайлд интересуется, понимаю ли я что-нибудь в опеределении долготы.

— Нет, сэр, к сожалению, нет. Но Уорди дал мне почитать книгу по навигации «Лаг, лот и долгота».

— Ну-ну, «Лаг, лот и долгота», — бормочет он и ухмыляется. — Действительно хорошая книга. Если тебе будет что-то неясно, можешь смело подойти ко мне и спросить. Здесь… — он показывает циркулем на несколько расположенных вплотную друг к другу крошечных точек на карте, — это рифы Шег-Рокс, которые мы должны скоро пройти. Шесть рифов среди моря, некоторые высотой до семидесяти метров. Похожи на группу черных айсбергов. Когда мы их пройдем, сможем спать спокойнее.

Не всем нравится этот постоянно язвительный, может быть, даже действительно хитрый живчик. Некоторые думают, что Уайлд страдает от того, что является всего лишь заместителем Шеклтона, и прежде всего по той причине, что у него, в противоположность Шеклтону, который, в конце концов, был всего лишь третьим человеком в команде Скотта, не хватало мужества для осуществления собственных планов, не говоря уж об упорстве в достижении цели. Даже с Бэйквеллом, который терпим в высшей степени, Уайлд поладить не может. Его поведение он считает подхалимским и властным одновременно. И оттого, что Уайлд едва ли выше, чем маленький Узберд Хуссей, матросы прозвали его «Карлик Босс». Шутка, которая дошла до ушей Уорсли и была запрещена боцманом, звучала так: «Знаешь, почему мистера Уайлда только слышно, но не видно, когда Сэр поднимается в «воронье гнездо»? Потому что он тоже наверху. Он прячется в задний карман штанов Шеклтона и кричит: «Я самый большой!»

Причем «задний карман» фигурировал лишь в самых безобидных вариантах шутки.

Мне Фрэнк Уайлд нравится. Не только потому, что иногда своей меланхолией напоминал мне моего брата, а прежде всего тем, что за исключением Тома Крина был единственным человеком, кто, говоря о Шеклтоне, не рассказывал разных бредней.

И если Том Крин не смеет подвергать сомнению взгляды Шеклтона, то Уайлд делает это, не опасаясь, что его критику могут принять за зависть. Никто не знает Шеклтона лучше. Никто не любит его сильнее. Никто из тех, в общем-то хороших парней, которые превращаются в насмешников и завистников, когда речь заходит о втором человеке на борту, казалось, не задавался вопросом, почему Шеклтон сделал своим заместителем задумчивого, лишенного фантазии и сдержанного Уайлда.

Я долго стою близко к Уайлду и ощущаю исходящий от него запах пота. Его циркуль блуждает по карте. На ней изображено огромное белое чудовище с вытянутым, заостряющимся к концу рогом: это Антарктида и ее имеющий форму широкой дуги полуостров, устремленный к северо-западу. Выемка между задней частью рога и лбом чудовища на карте разделена на сотни крошечных полей, напоминающих формой черепки и осколки; она представляет собой водную поверхность, покрытую множеством льдин, «такую же большую, как Франция», поясняет Уайлд и откладывает циркуль в сторону.

— Первым, кому удалось пробиться туда, — он стучит по бухте коричневым ногтем, — был Уэдделл, и было это лишь в тысяча восемьсот двадцать третьем году. Мы плывем туда, в море Уэдделла.

— Мерс, стаканы и бутылки! Хоп-хоп! — кричит из камбуза Грин.

Уайлд спокойно продолжает:

— Смотри-ка: на южном побережье есть маленькая бухта, вот она. Это залив Вакселя. По свободному ото льда морю мы пройдем там до шельфового льда и сможем отшвартовать корабль на краю оледенения. Мы выгрузим все барахло прямо на лед. Что ты на это скажешь?

На меня это производит впечатление, но я не могу себе это представить и предпочитаю промолчать, чем сказать какую-нибудь глупость. Кроме того, тут входит Хадсон, штурман, и сообщает, что последний промер показал глубину восемьдесят саженей; лот вытащил на поверхность черный песок и гальку.

Уайлд снова обращается к карте и циркулю.

— Рифы Шег-Рокс, — бормочет он, — вот видишь.

И я убегаю к Грину, который противным тоном угрожает дать мне пинок по заднице.

После того как банда подвахтенных наелась и в царстве Грина установилось спокойствие, я нахожу удобное местечко около иллюминатора и то вглядываюсь во вьюгу, то смотрю в книгу Уорди о лаге, лоте и долготе. Под стол заходит кошка — полосатый серо-черно-белый хаос о четырех лапах, с громким урчанием она трется о мои ноги. Я поднимаю ее на колени, Миссис Чиппи устраивается поудобнее и смотрит так же бессмысленно и зачарованно на буквы, как и я, после чего засыпает, поскольку то, что автор, Роберт Фицрой, капитан корвета «Бигл», на котором плавал Чарльз Дарвин, собрал в своем своде морских знаний, сухо, как опилки летом. На седьмой странице я достигаю границы шельфовых льдов и выбрасываю барахло в виде квадрантов, секстантов, хронометров и лунных таблиц за борт. Моя страсть к цифрам имеет свои пределы. По Фицрою, расстояние между кончиками пальцев вытянутых в стороны рук у мужчины среднего роста составляет морскую сажень — 6 футов или 1,829 метра. Сажень Уайлда, должно быть, немного короче.

Восемьдесят морских саженей составляет глубина моря, в которое падает этот снег безостановочно и неудержимо. Сто сорок шесть метров, в самом деле не очень глубоко, если подумать, что мы находимся в открытом море.