Мирко Бонне - Ледяные небеса

Русские снова принялись грести уголь. Когда они закатывают свои тачки на судно, слышно, как стучит доска о фальшборт и как с каждой лопатой угля по всему корпусу пробегает дрожь.

— О ком ты говоришь? — спрашиваю я. — И каким это я не был?

— Держи карман шире! Буду я сплетничать! — отвечает он. — Раз ты сам не замечаешь, что приобрел врагов, тебе должно быть достаточно и предупреждения, ты так не считаешь? С такими типчиками шутки плохи. Вспомни Резерфорда. Только повернись к ним спиной, тут же получишь по голове.

Он поворачивается ко мне спиной. Опустившись на корточки, чтобы продолжить счет, он спрашивает:

— Знаешь, кто ты? Хочешь это знать?

— Говори.

— Подлиза.

Собственно говоря, я решил не писать письма домой. Но когда я, с комком в горле, поднимаюсь на шумную палубу, где от пыли невозможно дышать, меня охватывает тоска, тоска по тем, кому я могу выговориться и знаю, что они меня поймут. У этих десяти — двенадцати русских китобоев устрашающий вид. Один чернее другого, они заполняют углем последние свободные метры пространства между собачьими клетками, принайтовленными шлюпками и ящиками с мотосанями. На черных от угольной пыли лицах этих странных людей сверкают улыбки, когда я пробираюсь мимо, и в следующий момент дверь каюты Шеклтона за моей спиной закрывается — баркентина вздрагивает, потому что глубоко внизу Холнесс развел в котле сильный огонь.

«Дорогая мама, дорогой папа и дорогая Реджин, я знаю, что это страшно, но я должен вам, к сожалению, сообщить…» Остается еще достаточно времени, чтобы сесть за конторку Шеклтона и все-все объяснить.

Нет. Несмотря на то что очень велик соблазн взять у Шеклтона несколько листов бумаги, я не буду писать письмо. Причин для этого три: во-первых, было бы совершенно неправильно пугать мать, отца и Реджин новостью о том, что я нахожусь на пути к Южному полюсу. Во-вторых, я почти уверен в том, что капитан Кун поставит свои обязательства и данное моему отцу слово выше моего желания и напишет ему письмо не только о гибели «Джона Лондона», но и о моем спасении. И в-третьих, у меня нет никакого желания писать моей семье письмо и оправдываться в чем-то. Возможно, я очень легковерный, как говорит Реджин, и очень самонадеянный — так считает Эннид. То, что на меня легко произвести впечатление и что герой потом часто оказывался пустозвоном, я тоже признаю. Но и покорным меня назвать нельзя. Бэйквелл и на «Дискавери» чувствовал бы себя неплохо, я же, наоборот, доводил бы Скотта до белого каления. Плохо! Плохо, но зато, думаю, я не спасовал бы и перед королем Артуром. Пусть бы он размахивал передо мной своим мечом Эскалибуром.

Мимо тянется небольшой остров Грасс. Несмотря на увеличенную осадку, «Эндьюранс» идет на хорошей скорости — русские продали нам хороший уголь. Надо посмотреть, как там мои книги, и я усаживаюсь перед башнями.

Мы уходим из Лит-Харбора, в воздухе растворяется висящее над палубой облако угольной пыли. Я продолжаю разбирать книги. И вместе с угольной пылью уходит моя злость. Тома энциклопедии я расставляю по алфавиту на верхней полке. Одновременно я не перестаю думать о Бэйквелле. Он ошибается. А если нет, то как может мне навредить эта банда, о которой он вещал? Наверняка он имел в виду гнусных типов вроде боцмана и старшего кочегара. Они рискуют в дальнейшем нарваться на очень большие неприятности с Сэром и шкипером, и у них будет мало поводов для смеха. Но он ошибается. Гораздо вероятнее, что по мере приближения дня отплытия у людей просто сдают нервы. И что нужно ожидать маленькой войны за место под солнцем.

А если он не ошибается?

На среднюю полку становятся сначала греки и римляне, затем книги о Средних веках, наконец, там появляются Магеллан и Дрейк… да, вот так будет правильно. Сейчас рядом встанут первые книги с указанием лет.

1768 год. Кук.

Нет, мистер Бэйквелл, ты меня не обманешь: и ты, в конце концов, думаешь о месте на санях. С быстротой молнии разнесся слух, что вместе с Сэром и двумя самыми опытными — Читхэмом и Крином смогут отправиться лишь трое других. Уорсли поедет в качестве штурмана. Остаются двое. Только двое! И одним из них должен быть врач. Шансы Мак-Ильроя сейчас хуже, потому что доктор Маклин много ухаживает за собаками и вообще производит лучшее впечатление. Итак, Сэр, капитан, Читхэм, Крин и Маклин. Остается лишь одно место.

И я опасаюсь, что в качестве фотографа его получит Хёрли. Но подождем. Ведь Хёрли может сделать отличные фотографии хижины, ученых, собак и вмерзшего в лед корабля.

Тома с указанием лет уже стоят по порядку на последней полке. Что будет в конце? 1912 год… Дневники Скотта. Еще не прошло и трех лет с момента смерти пятерых, достигших полюса. Слава длиной в жизнь ожидает шестерку, которая сумеет пересечь континент. Оставшиеся не получат ничего. Я не могу обижаться на Бэйквелла, если он надеется, что Сэр выберет его.

Он в отличной форме. Никто из нас не может сравниться с ним в выносливости. Бэйквелл деятельный и очень дружелюбный парень, в целом.

Жаль, если ему не позволят участвовать в переходе!

Британский триумф в вечных льдах Антарктики

Имперская трансатлантическая экспедиция успешно завершила первый пеший переход через шестой континент. Три тысячи километров от моря Уэдделла до моря Росса одолели сэр Эрнест Шеклтон и его спутники Читхэм, Крин, Уорсли, доктор Маклин и Блэкборо.

Готово!

Шеклтон пребывает в прекрасном настроении, когда они вместе с Читхэмом, Крином и Уайлдом, шутя и смеясь, поднимаются на борт «Эндьюранса» из стромнесского моторного катера по забортному трапу. Над бухтой темнеет, я держу единственный переносной фонарь, поэтому приходится приложить усилия, чтобы по лицу Сэра понять результат переговоров с капитаном Сёрлле.

Но он не заставляет нас долго ждать. В «Ритце» я едва успел расставить бокалы для портвейна, как Шеклтон взял бутылку и начал тост. Есть одна плохая и одна хорошая новость. Какую мы хотим выслушать сначала?

— Сначала — хорошую! — раздается со всех сторон.

Я слежу за взглядом Шеклтона. Он такой дикий, что я просто отворачиваюсь, когда он встречается с моим.

— Мы начинаем, — неожиданно вступает Крин и оглядывает всю компанию.

Никто не открывает рта. Стоит полная тишина, лишь корпус корабля поскрипывает под многотонной тяжестью угля, который навалили на него русские. Шеклтон поднимает бокал.

— Выпьем за это, — говорит он.

Мы больше не сдерживаемся. Радость и ликование так сильны, что мы забываем обо всем. Передо мной очутился сияющий Бэйквелл и прижал меня к груди.

Плохая новость касается почтового корабля. Пастор Гюнвальд прибыл утром с Фолклендских островов на борту китобойца в состоянии полного изнурения и еще большего раздражения, как сказал Сэр. Точные причины ему неизвестны. Точно лишь то, что почтовый корабль прибудет в Гритвикен самое раннее в середине декабря.