Конн Иггульден - Гибель царей

Лишних слов не требовалось — с тех пор, как друзья заметили пятерых охотников, их мысли были заняты только ими.

Красоты солнечных склонов не привлекали земледельцев — почва здесь была бедная. Безлюдье нарушали только редкие фигурки охотников, медленно взбирающихся в горы. Брут понимал, что от конной погони им все равно не уйти, — как только они спустятся в долину, их настигнут и убьют. У обоих силы были на исходе — нынче утром друзья доели последние крошки сухого хлеба.

Брут обвел взглядом чахлую растительность, цеплявшуюся за камни. Может, здесь есть что-нибудь съедобное? Он слышал, что солдатам приходилось есть кузнечиков, но разве можно наловить их столько, чтобы насытиться? Без еды они пройдут еще один день, никак не больше. Воды в мехах осталось меньше половины. В поясе еще есть золотые монеты, но до ближайшего римского города надо идти более ста миль по равнинам Фессалии. Суждено ли им добраться туда? Перспективы совершенно безрадостные, если только Рений что-нибудь не придумает.

Гладиатор хранил молчание и был полностью занят уходом за культей. Брут наблюдал, как старик сорвал какие-то темные цветки и втирал их в кожу искалеченной руки. Он постоянно проверял разные растения на наличие целебных свойств, но обычно разочарованно фыркал и отбрасывал измятые листья здоровой рукой.

Спокойствие Рения начинало бесить Брута. Будь у них пара лошадей, не пришлось бы беспокоиться насчет погони. Рений никогда не сожалел о былых поступках и решениях, однако Брута выводила из себя мысль о том, что снова придется идти пешком, а ноги уже стерты.

— Как ты можешь спокойно сидеть, когда к нам подбираются преследователи? Несравненного Рения, убившего сотни соперников на аренах Рима, зарежут на макушке горы греческие оборванцы…

Рений посмотрел на приятеля, потом пожал плечами.

— На склоне у них нет никакого преимущества. Лошади здесь только помеха.

— Значит, остаемся здесь? — предположил Брут, очень надеясь, что у Рения созрел какой-то план.

— Они будут здесь через несколько часов. На твоем месте я бы сел в тенек и отдохнул. А если поточишь мой меч, это успокоит твои нервы.

Брут бросил на гладиатора сердитый взгляд, но все же взял его гладий и принялся водить клинком по поверхности удлиненного валуна.

— Не забывай, их пятеро, — произнес он немного погодя.

Рений как раз прилаживал чехол на культю и не обратил на эти слова внимания. Один конец ремешка он держал в зубах, второй ловко обматывал вокруг обрубка, упрятанного в кожаный футляр.

Покончив с делом, старый гладиатор неожиданно сказал:

— Восемьдесят девять.

— Что?.. — переспросил Брут.

— На аренах Рима я убил восемьдесят девять человек. Не сотни.

Плавным неуловимым движением он соскользнул с валуна и вдруг оказался на ногах. Старики так не двигаются. Рению потребовалось время, чтобы научиться сбалансированным движениям без левой руки, но он справился с этой задачей, как справлялся со всеми трудностями, которые подбрасывала ему жизнь.

Брут вспомнил, как Кабера положил свои ладони на посеревшую плоть Рения, надавливая гладиатору на грудь, как тело внезапно содрогнулось и завибрировало — жизнь возвращалась в него. Кабера тогда в немом ужасе отшатнулся, и они вместе увидели, как розовеет лицо старого гладиатора, словно даже смерть не могла с ним справиться. Боги спасли Рения; может, и он сам на вершине горы в Греции спасет другого римлянина, более молодого?..

Брут почувствовал себя увереннее, чувство голода и усталость отступили.

— Сегодня их только пятеро, — произнес он. — Ты ведь знаешь, я лучший среди своих ровесников. Нет такого человека, который побьет меня на мечах.

Рений ответил хмурым взглядом.

— В свое время и я был лучшим, парень. По-моему, с тех пор уровень мастерства заметно упал. Однако мы еще можем их удивить.

Корнелия застонала от боли. Повитуха втирала ей в бедра золотистое оливковое масло, стараясь снять судороги. Клодия поднесла теплое питье из молока с медовым вином, и Корнелия выпила, почти не ощутив вкуса. Опять начались схватки; она вздрогнула и пронзительно закричала.

Повитуха спокойно делала свое дело: опускала кусок мягкой шерстяной ткани в чашу, слегка отжимала масло и плавными широкими движениями растирала живот и бедра Корнелии.

— Недолго осталось, — приговаривала женщина. — Ты молодец, все идет хорошо… Лед и вино облегчат боль, но скоро придется перебираться в родильное кресло. Клодия, принеси-ка побольше тряпок и губок на случай кровотечения. Хотя вряд ли крови будет много. Ты очень сильная, и бедра у тебя подходящие для этого дела.

Корнелия в ответ только стонала. Сватки учащались, она дышала тяжело и прерывисто. Сжав зубы и вцепившись руками в края жесткого ложа, молодая женщина начала напрягать ягодицы и бедра. Повитуха покачала головой.

— Не тужься, милая. Ребеночек еще только собирается выходить наружу. Он поворачивается в удобное положение, но ему нужен отдых. Я тебе скажу, когда наступит пора выдавливать ее из себя.

— Ее?.. — простонала Корнелия.

Повитуха кивнула.

— Мальчиков всегда легче рожать. С девочками приходится мучиться дольше.

Она поблагодарила Клодию за тряпки и губки и велела положить возле родильного кресла. Все было готово для завершающей стадии родов.

Клодия взяла Корнелию за руку и ласково гладила, стараясь успокоить. Открылась дверь: вошла Аврелия. Она быстро приблизилась к ложу и взяла невестку за другую руку. Клодия украдкой взглянула на госпожу. Тубрук рассказал ей все о проблемах хозяйки — их у нее имелось достаточно, но роды Корнелии были важнее, и Аврелия не могла не присутствовать при рождении внучки. Тубрук уехал в город по делу, о котором знали только они вдвоем, и теперь Клодия должна следить за хозяйкой, чтобы в случае приступа вывести ее из комнаты. Никто из слуг не отважился бы на это, и женщине поручение не нравилось, поэтому она молила домашних богов, чтобы на этот раз вмешательства не потребовалось.

— Мы думаем, что родится девочка, — сказала Клодия, когда мать Юлия встала по другую сторону ложа.

Аврелия не ответила. Клодия решила было, что хозяйка демонстрирует сдержанность в общении с рабыней, но потом отбросила эту мысль. Аврелия не была надменной госпожой, рабы и слуги трудились вполне посильно: Тубрук говорил, что хозяйка заботится о людях и они благодарны ей за это.

Корнелия закричала, и повитуха решительно кивнула.

— Пора, — сказала она и твердо спросила у Аврелии: — Ты нам поможешь, милая?

Ответа не последовало. Повитуха повторила вопрос громче, и Аврелия, казалось, вышла из состояния спячки.

— Я хотела бы помочь, — тихо ответила она, и повитуха, оценивающе посмотрев на хозяйку дома, пожала плечами.