Конн Иггульден - Гибель царей

Тубрук почесал за ухом и посмотрел на Октавиана, который скрылся в конюшне.

— Это была моя идея. Его обижали в городе подмастерья, и мне хотелось научить мальчика защищать себя. Я хотел это обсудить с тобой, но…

Цезарь засмеялся, от чего выражение лица Тубрука стало еще более смущенным.

— Я никогда раньше не видел, чтобы ты так нервничал, — сказал Юлий. — Мне кажется, ты привязался к молокососу?

Бывший гладиатор пожал плечами. Как это похоже на Октавиана — игнорировать его приказы. Каждый день приходится начинать заново: все уроки и наказания тут же полностью забываются.

— Несмотря на юный возраст, он достаточно храбрый паренек. Иногда Октавиан напоминает мне тебя. Сейчас мы его немного отмыли…

— Я не собираюсь задавать тебе вопросы о том, что ты делал во время моего отсутствия, Тубрук. Если твое мнение устраивало моего отца, оно всегда будет устраивать и меня. Я познакомлюсь как следует с пареньком сегодня вечером, когда вернусь, или завтра. Он немного маловат для сражений на городских задворках, не так ли?

Тубрук кивнул, довольный тем, что Юлий не стал возражать. Его заботила одна мысль: подходящий ли сейчас момент, чтобы сообщить молодому хозяину о том, что у парня есть своя комната в доме и пони в конюшне. Нет, наверное, не стоит.

Все еще улыбаясь, Цезарь вошел в главное здание усадьбы, а Тубрук остался во дворе один. Его внимание привлекло какое-то движение в конюшне, и он вздохнул. Мальчик опять шпионил: скорее всего, беспокоился, что у него отнимут пони — единственная угроза, которая на него действовала.

Юлий тихо сидел в комнате матери и наблюдал, как рабыня готовила масла и румяна, чтобы как-то скрыть ее неважное состояние.

Тот факт, что мать позволила ему увидеть себя без всех этих косметических средств, очень его обеспокоил, как и то, насколько похудевшей и больной она выглядела. Цезарь был потрясен. Сколько раз он обещал себе, что даст понять, как сочувствует матери, и обязательно восстановит то дружеское общение, которое у них было во времена его детства. Момент настал, но Юлий не мог придумать, как начать разговор. Женщина, сидевшая перед зеркалом, была ему совершенно незнакома. Ее щеки стали похожи на темные впадины, пытавшиеся противостоять гриму, который накладывала рабыня, и сквозь светлые краски казались тенью смерти, нависшей над ней. Темные глаза глядели устало и невыразительно, а руки были такие тонкие, что вызвали приступ жалости у Юлия, и сердце его заныло от боли.

По крайней мере Аврелия его узнала. Она со слезами обняла сына, Юлий осторожно ответил на объятие. Ему казалось, что он может сломать ее. Но даже сейчас Аврелия слегка ахнула, когда Цезарь прижал ее к себе, и виновато отодвинулась.

Когда рабыня закончила одевать мать в элегантные одежды, поклонилась и вышла из комнаты, Аврелия повернулась к сыну и выдавила из себя улыбку. Под фальшивым румянцем кожа ее сморщилась, как пергамент.

Юлий пытался справиться с эмоциями. Кабера говорил, что его состояние отличается от того, в котором пребывает мать, и он знал, что она никогда не страдала от раны, которая чуть не убила Цезаря. И все же было что-то общее, хотя пропасть казалась непреодолимой.

— Я… много думал о тебе во время своего отсутствия, — начал Юлий.

Аврелия не ответила, увлекшись разглядыванием своего лица в отполированной бронзе. Длинные тонкие пальцы поочередно дотрагивались до горла, волос, потом женщина нахмурилась.

— Я был ранен в бою и долгое время выздоравливал, — с усилием проговорил Цезарь, — а потом со мной стали происходить странные припадки. Они… напомнили мне о твоей болезни, и я подумал, что следует рассказать тебе об этом. Мне хотелось бы быть лучшим сыном для тебя. Трудно осознать, через что тебе пришлось пройти, но после ранения передо мной словно открылось окно. Мне очень жаль…

Юлий смотрел на дрожащие руки, гладившие его по лицу, пока он говорил. Их движения становились все более и более суетливыми. Его это обеспокоило, и он стал приподниматься с места. Движение привлекло ее внимание.

— Юлий?.. — прошептала Аврелия.

Ее зрачки расширились: женщина словно не видела сына.

— Я здесь, — печально откликнулся он, не понимая, слышит ли она его.

— Мне показалось, ты ушел, — продолжала Аврелия дрожащим голосом.

— Нет, я вернулся, — ответил Цезарь, чувствуя, как защипало глаза.

— С Гаем все в порядке? Он такой своевольный мальчик, — произнесла она, закрывая глаза и опуская голову, как будто пытаясь закрыться от всего мира.

— С ним… все хорошо. Он очень тебя любит, — мягко ответил Юлий, поднимая руку, чтобы вытереть слезы, которые все-таки пролились.

Аврелия кивнула и опять повернулась к зеркалу.

— Я очень рада. Дорогой, пришли, пожалуйста, рабыню. Я думаю, мне надо немного подкрасить лицо.

Юлий кивнул и какое-то мгновение смотрел на мать.

— Я позову ее к тебе, — сказал он и вышел из комнаты.

Когда солнечные часы Форума показали полдень, Цезарь вышел на площадь, охраняемую стражниками, и направился к зданию сената.

Пересекая открытое пространство, он поражался изменениям, которые произошли за время его отсутствия. Укрепления, возведенные Марием вдоль стен, были разобраны, легионеры встречались нечасто. Но даже они казались совершенно расслабленными, прогуливались с девушками или болтали, стоя маленькими группками, без всяких признаков напряжения, чего он ожидал. Рим снова стал мирным городом, и Юлий не переставал удивляться. Молодой человек привел в город десяток солдат из своего отряда: ему хотелось, чтобы они были рядом, когда он вынужден передвигаться без оружия и в гражданской одежде. Такая подготовка оказалась излишней, и Цезарь не знал, огорчаться или радоваться этому. Схватки у городской стены еще были свежи в памяти, словно он никогда не уходил из Рима, но люди наслаждались весенним солнцем, смеялись и шутили друг с другом, забыв о сценах, что ожили в его памяти. Юлий как будто опять увидел, как падает Марий, как сталкиваются темные фигуры, как солдаты Суллы убивают защитников полководца…

Губы Цезаря искривились в горькой гримасе, когда он осознал, насколько молод и глуп был в ту ночь. Тогда, свежий и выспавшийся, только что с брачного ложа, Юлий видел, как рушились все его мечты и планы, а будущее менялось навсегда. Если бы удалось взять верх над Суллой, Рим мог избежать многих лет жестокости и Республика сумела бы вернуть былое достоинство.

Цезарь оставил своих людей у подножия мраморной лестницы, и, несмотря на беззаботное настроение на Форуме, приказал солдатам быть начеку. После смерти Мария Юлий понял, что везде, даже у стен сената, лучше быть готовым к неприятностям.

Оставив своих людей на солнышке, он посмотрел на распахнутые массивные бронзовые двери. Сенаторы стояли группами по два-три человека, обсуждая повседневные дела и ожидая, когда их позовут в зал. Юлий увидел своего тестя Цинну и Красса и стал подниматься по ступенькам, чтобы поприветствовать их. Те разговаривали, приблизив друг к другу головы, и Цезарь увидел на их лицах злость и разочарование.