Галина Петреченко - Рюрик

Эфанда широко раскрытыми глазами смотрела на миссионера, и вдруг стон вырвался у нее из груди:

— И ты хочешь сказать, что Христос не страдал, когда римляне распинали его на кресте?

Акинф с сожалением посмотрел на молодую женщину:

— Ты так молода и прекрасна, княгиня. Ты ведаешь многие тайны природы, но ты еще плохо знаешь законы человеческой жизни. Пока тебя никто не предавал! Но это тебя и только пока! Трудно проникнуть в суть наших поступков. И неизвестно, каково будет следствие, если даже знаешь причину. И так пугающее тебя слово «предательство» тоже многосмысленно… Эфанда гневно прищурила глаза:

— Да-да, вот в этом, во многосмыслии, вы, ирландцы, преуспели! И вам непереносима мысль о том, что есть еще и неподкупные…

— Эфанда, — сурово напомнил ей Бэрин, — ты уходишь от самого главного вопроса…

Эфанда вспыхнула, но сдержалась. Сосредоточиться на самом главном вопросе сию минуту было так трудно.

— Хорошо, — горячо и взволнованно сказала она. — Тогда я повторю свой вопрос: «Разве Божий Сын не страдал, когда римляне истязали его?»

Акинф, не смутясь, твердо ответил:

— Страдал!

— Ну вот! — торжествующе воскликнула Эфанда. — Как же тогда это понять?

Акинф жестом пригласил княгиню рарогов присесть. Эфанда повиновалась, а ирландский миссионер все так же спокойно и твердо продолжил:

— Все мы, живущие на этой грешной Земле, страдаем. Вот и люди вашего племени…

— И что ж, ваша вера возводит страдание в закон? Но я не хочу страдать, я хочу радоваться жизни! — прервала его Эфанда.

— Страдания, как и испытания, посылает человеку Бог, — уверенно изрек Акинф, выдержав напряженный взгляд Эфанды.

— Наши испытания приходят вместе с германцами. Это они убивают и грабят, жгут и насилуют, — гневно отбивалась Эфанда.

Но Акинф был спокоен.

— Христос, которого много раз предавали: и Иуда, и апостол Петр, простил врагов своих. Он ушел смиренно. Ибо зло несет зло, а насилие насилие. И так без конца. Кто-то же должен разорвать эту цепь.

— Я понимаю, — сочувственно проговорила Эфанда, — Но зачем же в жизни Христа на Земле было столько печали и мрака? И нас вы со своей верой хотите повергнуть в этот мрак?

— А ваши боги сумели сделать жизнь племени беспечальной, радостной? В вашей жизни только свет и нет мрака? — Глаза Акинфа блеснули, он выпрямился, и лицо его стало строгим.

— Я же сказала, — холодно ответила ему Эфанда, — наш мрак — это наши враги. И кто-то очень умело натравливает их на нас… Рюрик же изо всех сил старается бороться с этим мраком.

— Если бы мы были столь богаты, — перебил ее возмущенно Акинф, — что могли бы с помощью войны убеждать людей в силе своего Бога, то мы не посылали бы никуда своих проповедников! — Он встал, выпрямился, отошел от Эфанды и жестко произнес: — Ты умна, княгиня, а потому наберись терпения и выслушай следующее откровение Христа.

Эфанда согласно кивнула ирландцу головой, и тот, закрыв глаза, медленно, останавливаясь на каждом слове, произнес:

— Кто убог, тот и есть мой верный раб и мудрый тем, что не ищет сомнения в истине моей. Только такого и поставлю господином над домом его!

Эфанда встала и засмеялась:

— Может быть, верный слуга Христа напомнит еще одну притчу? — Акинф недоуменно посмотрел на нее. — Или мне самой поведать легенду о Вавилонской башне? — все так же смеясь спросила Эфанда и вдруг резко оборвала свой смех. — Может, ты и прав, Акинф. Пожалуй, все наши беды оттого, что мы слишком самонадеянны. — Она произнесла это таким растерянным голосом, что стало видно, как сама испугалась своих слов.

Акинф затаил дыхание. «Неужели маленькая княгиня и до этого нашего с ней разговора старалась постичь истину Христа? Если это так, то она многого стоит… Как бы мне заставить ее до конца открыть свою душу?» — лихорадочно думал миссионер и ласково смотрел на рарожскую княгиню.

— Да, княгиня, люди не всесильны и никак не могут смириться с этой истиной, — тихо проговорил он и протянул к ней руки.

— Но это значит, что ваш Бог жесток и не хочет помочь людям, — хмуро возразила Эфанда, не замечая протянутых к ней рук миссионера.

— Бог есть Бог: он не жесток, а милосерден; испытание людям он посылает с тем, чтобы они поняли истину. И тот, кто постигнет эту истину, становится избранным и как избранный несет свет истины дальше. Именно поэтому мы должны быть едины и молиться, давая ему понять, что мы знаем 6 его грозной силе и всегда готовы смиренно исполнять его любые заветы, ибо только в них содержится мировая мудрость.

Эфанда покачала головой:

— Ты хочешь сказать, проповедник, что нам не дано приблизиться к истине? И если Рюрик не примет вашей веры, значит, мы будем вечно обречены на испытания, посылаемые вашим Богом?

И тот твердо ответил, глядя ей в лицо:

— Да.

— О-о! Это ужасно. — Голос Эфанды прозвучал глухо. — Но Рюрика ведь мне не переубедить, — обреченно проговорила она и беспомощно посмотрела на верховного жреца.

Бэрин понимающе смотрел на поникшую княгиню и молчал. Он верил, что Эфанда сама во всем разберется. А ирландец между тем продолжал:

— Учение Христа, Эфанда, — он впервые назвал княгиню по имени, словно она уже признала его право быть ее учителем, — близко и понятно простым людям. И если сегодня его принимают еще не все, то завтра оно овладеет душами многих. И мы, проповедники этого учения, не боимся никаких каверзных вопросов. Ибо если бы учение это было ложным, то мы бы сознательно изменили историю жизни Христа на нашей земле. А мы ее оставили такой, какой она и была на самом деле. И свидетельство тому — священный холм в Иерусалиме.

Слова ирландского миссионера прозвучали в ушах Эфанды тревожным звоном колокола Сионского храма.

«Ну почему мы все такие разные и так глухи к бедам других?..» — вдруг подумала Эфанда, и лицо ее исказила страдальческая гримаса.

— Акниф, ты действительно веришь, что все наши предки когда-то были единым народом, говорили на одном языке, а затем стали строить высокую башню?

— Княгиня, — устало воскликнул Акинф, — мы все наказаны за свою гордость и самонадеянность! И Бог послал нам испытание в наказание за непослушание и неверие в его силу! И потом, Эфанда, борьба твоего Рюрика с германцами, та борьба, которая связана со столькими жертвами, могла бы давно закончиться… — горячо проговорил Акинф и робко дотронулся до плеча княгини.

— Но Рюрик не верит в это! — горько и отчаянно вскричала Эфанда и высвободила свое плечо.

— Он боится другого, твой Рюрик! — покачал головой Акинф.

— Боится? Чего? Нет того, чего бы боялся Рюрик, — гневно возразила Эфанда.

— Он боится, что будет не нужен рарогам-русичам, если вы примете христианство и перестанете воевать с германцами! Лотарий дал клятву, убеждающе глядя в глаза Эфанде, сказал Акинф, — что оставит вас в покое, если вы окреститесь! Помоги своему мужу, женщина! Спаси его и племя свое! горячо воскликнул ирландец и молитвенно сложил на груди руки.