Галина Петреченко - Рюрик

— Да, да, много бед варяг натворил, — тихо промолвил наконец, так и не определив среди них врага Рюрика, — но мы свое святое дело должны свершить, — он глубоко вздохнул и пояснил: — Поминальное каменье у главной пристани все одно поставить надо. Убиенных варягом ратников Вадима новгородцы не забудут, и потому чтить память их будем каждую весну. Немного помолчав, Гостомысл добавил: — Да и Вадима забывать не след! Вадим герой! Много побил врагов земли нашей! Это помнить надо!

Он встал, давая волхвам знать, что наказ дан и они могут идти. Волхвы слегка поклонились посаднику и дружно направились к выходу.

— А варяга… — как бы случайно вспомнил Гостомысл и грозно вдруг выпрямился, — бдите денно и нощно.

Ну, а что же в это время делал варяг?

На левом берегу, при истоке Волхова из Ильменя, есть высокий холм, которому словене давно дали имя Людин мыс, ибо любили словене это высокое место и много люда бывало на нем, особенно в солнечные дни. Его-то и облюбовал Рюрик для застройки своего городища. Все лето дружина без отдыха валила лес, бревна, перевозила их на полуостров, ставила крепость.

А жители города, оправившись от тревог этой весны, что получила в народе название Вадимовой смуты, хмурились и сторонились дел варяга. При встрече с новоселами они не задирались, но и разговоров не заводили; взоры их как-то туманились, убегали в сторону, а напряженные плечи и спины их были полны злой памятью.

А вскоре город стал пустеть. Уходили люди к родичам в Псков, Изборск, Белоозеро, и впереди их бежала молва о лютом варяжском князе и его страшных синеголовых воинах.

Рюрик молча выслушивал донесения; каждый день, а вернее, каждую ночь одна, а то и несколько семей покидали старый город…

— Гостомысл сбежал, — передал однажды вечером Дагар своему князю весть речного постового.

Рюрик так и застыл на месте. Он ожидал чего угодно, но не бегства именитого посадника.

— Ну и пусть бежит! Значит, силу почуял! Все равно назад пути нет1 Нет! — Он яростно рассек рукой воздух и уже тихо спросил Дагара: — Что скажешь, мой главный меченосец?

— Скажу то же, что и ты; назад пути нет, — жестко ответил Дагар.

Шли дни. Рюрик молча выслушивал донесения о бегстве той или иной новгородской семьи, но никому не мешал выезжать из города. Вместе со своими военачальниками и дружинниками князь строил новый город и не чурался никакой работы: валил лес, носил бревна, чертил планы застройки. В самых трудных делах старался сначала смекнуть, как облегчить изнурительный труд своих гриденей. Спал тяжелым неровным сном, часто просыпаясь и вздрагивая от непрошеных сновидений. То волхвы приснятся ему с длинными седыми бородами. Вот они шепчутся между собой, вертятся вокруг толстостволых дубов, неодобрительно качают седыми головами, тыча в него жесткими пальцами. То вдова Вадима плачет, вцепившись почему-то руками не в мужа своего, а в него, Рюрика. То сердце замирает — в бездну падает Эфанда, а он не может спасти ее. То Гостомысл кричит: «Не помогу!.. Не помогу я тебе ничем!» Вот и ломает себя Рюрик непосильным трудом, чтобы впасть в забытье ночью и не видеть кошмаров во сне. Чует он, что не успокоят его мятежную душу прорицатели и толкователи снов, потому и не зовет их.

Теперь он не вспоминал советы отца, не бередил душу поучениями Бэрина, не пытал белого коня, не смотрел на солнечный диск днем, не поднимал взора на луну ночью, не прислушивался к говору реки и не внимал шелесту листвы в лесу. Теперь он упорно рубил Новый город и новую крепость при нем. Теперь он был другим Рюриком.

Эфанда видела резкую перемену в муже и старалась не раздражать Рюрика. Каждый раз в полдень она в сопровождении домашних слуг шла туда, где строился новый город, и, как многие семьяницы, несла мужу нехитрый, но горячий обед.

Князь молча брал пищу, безразлично съедал ее и все так же молча провожал жену до столетней сосны, возле которой собирались женщины, возвращавшиеся в город.

Эфанда улыбалась на прощание, ласково обтирала лицо князя убрусом, и сердце ее сжималось от жалости к нему.

В последнее время князя стал одолевать надрывный кашель. Эфанда хмурилась, наблюдая за тем, как борется муж с надвигающейся болезнью; знала, что он плохо справляется с ней; старалась потеплее его одеть, по он отмахивался от ее забот и просил не беспокоиться. Эфанда, напуганная все усиливающейся болезнью князя, решила бороться за его жизнь древними способами, известными только избранному кругу соплеменников. Сидя у себя в одрине, она пыталась представить себе здоровые легкие мужа и с помощью заклинаний над огнем и водой передать этот образ Рюрику. Если бы Рюрик понимал, почему ему в определенные минуты становится легче, легкие словно наполняются свежей силой и он совершенно перестает кашлять, то он, наверное, попросил бы жрецов своего племени совершать подобное таинство почаще, до тех пор, пока не поправится совсем. Но князь не задумывался о своем состоянии и не отвечал любимой жене на ее вопросы… Эфанда замыкалась в себе и боялась показать любимому те стороны своего характера, которые превращали ее в воительницу, похожую на Руцину…

— Боги! Где же взять силы для терпения!.. Только бы не догадалась ни о чем Руцина! Засмеет! — отчаивалась младшая княгиня и все порывалась пойти к кудеснику. Она звала служанку, волнуясь и торопясь, приказывала отвести себя к самому искусному гадателю, но та смотрела на нее ледяным взглядом и упорно отказывалась исполнить желание госпожи.

«Да-да! Да, я все понимаю, — шептала про себя Эфанда, — они либо ничего мне не откроют, либо скажут такое, что сердце мое разорвется. Нет-нет, к кудеснику и волхвам ходить не надо. Не надо, — убеждала она себя. — К маме! — хваталась она за эту мысль как за соломинку. — Но… она стара и нельзя нарушать ее покой! Нет…» — совсем было потерялась Эфанда, но вдруг обрадованно улыбнулась. Ей показалось, что она нашла решение.

— Выброси травы, которые ты завариваешь на ночь! — приказала Эфанда служанке.

— Ты же просила беречь их пуще глаза! — напомнила ей славянка.

— Я передумала, — оборвала ее княгиня. — Выброси!

Служанка пошла было выполнять распоряжение своей хозяйки, но та остановила ее:

— Не все! Отныне будешь готовить на ночь отвары из красной кашки… Чем вы еще выгоняете кашель? — быстро спросила она, хотела еще что-то сказать, но не успела: отворилась дверь, и на пороге клети появилась непрошеная гостья. Служанка метнула любопытный взгляд на вошедшую старшую жену князя и затихла в ожидании.

— Я все слышала, — властно проговорила Руцина, обращаясь к славянке и не глядя на Эфанду. — Отвечай, чем вы выгоняете кашель?

Эфанда вспыхнула, но подавила гнев.