Лидия Чарская - Паж цесаревны

— А Левенвольде что пишет из Вены? — спрашивала она своего любимца по дороге в свои внутренние апартаменты, где ее ждала свита и фрейлины.

— Граф Левенвольде сообщает, что принц Брауншвейг-Бевернский, которого ваше величество изволили наметить в женихи принцессе Христине, юноша вполне достойный для принцессы, и наш посол успешно ведет переговоры с его высокими родственниками. Надеюсь, принцесса останется довольна выбором жениха.

Говоря это, Бирон кривил душою. Маленькая принцесса, Дочь Екатерины Иоанновны, находившаяся с недавних пор при дворе ее тетки, императрицы Анны, составляла давний плод тайных мечтаний Бирона для его сына Петра, которого дерзкий курляндец задумал женить впоследствии на цесаревне. Но это была слишком дерзкая мысль и о ней пока следовало молчать до поры до времени. И смелый временщик, скрепя сердце, затаил эту мысль в себе.

Позади Летнего сада или «огорода», где быстрая и узкая Фонтанка-река вытекает из величавой красавицы-Невы, стояло небольшое здание, со всех сторон окруженное забором.

Снаружи оно не представляло ничего особенного; здание как здание. Таких зданий много появилось со дня населения Петербурга Петром. Крепко сколоченные, они ютились там и тут, между огромными хороминами вельмож. Но зато внутри домик поражал своим необычайным видом. В домике была всего одна комната. Посреди этой комнаты был приделан к самому потолку какой-то огромный брус, который мог то подниматься, то спускаться. В стенах ввинчены были железные кольца, на скамьях лежали кнутья, плетки и большие связки веревок — орудия пытки. А под деревянным полом комнаты, в подвале, куда вела узкая лестница, были устроены тюрьмы и застенки.

Это был дом «тайной канцелярии».

Прямо перед окнами страшного учреждения, где по одному наговору бесчисленных агентов пытали и мучили людей, через весело журчащую, вечно хлопотливую Неву, на противоположном берегу ее, находилось огромное Самсониевское кладбище. Туда свозили тех, кому не суждено было вырваться из крепких оков тайной канцелярии.

Уже с первых лет царствования Анны Иоанновны началась обильная жатва на страшной кровавой ниве.

Мягкая и податливая на милость императрица отличалась подозрительностью и чрезвычайной доверчивостью к своему любимцу Бирону. А у Бирона было много врагов, которых ему необходимо было уничтожить. К тому же он довел до болезненности боязнь государыни потерять трон. Он всюду отыскивал измены, даже там, где их и в помине не было. Стоило произнести кому-либо на улице в простой болтовне имя Анны Иоанновны не с тем особенным уважением, которого требовали агенты тайной канцелярии, и ни в чем невинного по произнесении страшного «слово и дело» тотчас же тащили в тайную канцелярию. Там, под допросом на розыске, под страшными пытками люди невольно наговаривали на себя и на других в надежде избавиться от лютых мук и страданий. Оговоренных приводили, допрашивали и нередко тащили на дыбу по указу генерал-прокурора Андрея Ивановича Ушакова, начальника этой страшной канцелярии. И несчастные или погибали под пыткой, или отпускались из застенка истерзанными навеки калеками, непригодными к жизни. Но чаще всего из тайной канцелярии свозили безжизненные трупы замученных жертв на Самсониевское кладбище…

В темном, узком помещении тайной канцелярии, похожем на погреб, с единственным крошечным крылечком, приходящимся в уровень с землею, за крепкою решеткой сидел узник.

Это был Долинский. Его притащили из дома прямо сюда, в это ужасное помещение. Он сидит в нем уже давно.

Убийственно долгим кажется ему время. Маленькое окошечко едва-едва пропускает свет над его головою; около окошечка растут кусты, и от этого еще темнее в тюрьме несчастного.

Солнце всходило и скрывалось, и снова всходило, а он все сидит и сидит на одном месте. Кувшин с водою, и ломоть черного хлеба, поставленные подле него его тюремщиком, остались нетронутыми. Ему не до еды! Одна и та же мысль жжет его мозг: успели ли скрыться Наташа с сыном? А если успели, то как доберутся они до Покровского, как пройдут 600 верст, разделяющие Петербург с Москвою, подле которой находится вотчина цесаревны?.. Юрий Никитич с ужасом вспоминал о том, что его Наташа в волнении забыла взять денег, необходимых в дороге… Как они доберутся? Она такая слабенькая, худенькая! Она и раньше не отличалась здоровьем, а слухи о всяких розысках, да пытках, да гибели людей в недрах тайной канцелярии и совсем подточили ее слабое здоровье. Наташа с детства боготворит Россию; она помнит ее лучшие времена, и теперешнее тяжелое положение камнем лежит на ее впечатлительной душе… А тут еще взяли ее дорогого мужа. Страх за него, за сына доконает бедняжку… Долинский вздрогнул всем телом…

В ту же минуту за дверью зашумели. Кто-то вложил ключ в замочную скважину:.. Дверь скрипнула и распахнулась. Свет ворвался на миг в темную каморку. Долинский зажмурился Даже, так резок был переход к свету от темноты.

Двое служителей подошли к нему, грубо схватили за плечи и вытолкали за дверь в коридор, где находилась маленькая лесенка, которая вела куда-то кверху. Служители почти втащили по ней узника, и через минуту-другую он очутился в описанной уже комнате тайной канцелярии, прямо перед лицом сидевшего за столом вельможи.

В дорогом камзоле, с лентою через плечо, в парике и белоснежном жабо, из которого выходило тончайшее кружево манишки, в шелковых чулках и туфлях с бриллиантовыми пряжками сидел страшный, с седыми усами и сизым носом генерал Ушаков.

Странно было видеть этого нарядно разодетого вельможу в далеко не чистоплотной обстановке пыточного отделения. Но «страшный» генерал Ушаков был сегодня здесь на перепутье. Он торопился на прием к императрице. На его обрюзгшем, морщинистом лице и в проницательных ястребиных глазах, от которых ничто не могло укрыться, казалось, сквозило нетерпение. Он поминутно вынимал из кармана огромные золотые часы, в виде луковицы, бросал на них взор, сердито хмурился и, видимо, злился. Сидевший тут же, рядом, секретарь канцелярии старался не напоминать ничем о своем присутствии, чтобы не навлечь на себя гнев начальника.

Служители, приведшие Долинского, отошли к двери. К ним присоединились два незаметно явившихся плечистых молодца в красных рубахах со зверскими лицами. Это были заплечные мастера, или попросту палачи. Юрий Никитич угадал их значение здесь, в этой комнате. Острый холодок колючими искрами пробежал по его телу. Он быстро отвернул голову от «красных» молодцев и нечаянно встретился взглядом с суровым взглядом страшного генерала.

— Ты прапорщик Долинский? — спросил тот.