Дзиро Осараги - Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах

Однако Кураноскэ и не думал менять своего образа жизни. Наоборот, он пустился во все тяжкие и настолько распоясался, что порой даже те, кто, казалось, полностью ему доверял, бросали на командора хмурые взгляды. Кто-то вытаскивал его сонного из канавы в веселом квартале Гион, где он валялся пьяный, промокнув до нитки. Нередко можно было видеть, как его ведут, подхватив подмышку, по людной улице то актер Кабуки Такэнодзё Сэгава, то еще кто-нибудь. Даже внешность Кураноскэ изменилась — он куда-то забросил свои два меча, и теперь был с виду обычный горожанин, а не самурай. Сам он то ли вообще собрался от приличного общества устраниться, то ли решил стать расфранченным и утонченным записным прожигателем жизни, но только его часто видели прогуливающимся то в каких-то черных ризах, то со стайкой каких-то расфуфыренных шутов-сотрапезников в пестрых нарядах. Когда начинал накрапывать дождь, поливая цветы вишни, вся компания бросалась врассыпную, ища убежища под навесами домов или под развесистыми кронами деревьев, и только Кураноскэ задерживался на открытом месте, не смущаясь дождем. Отпуская шутки, он стоял, любуясь полускрытыми дождевой завесой цветами и ветвями сосен. Неудивительно, что после таких сцен за ним прочно закрепилась сомнительная репутация кутилы. Вскоре Кураноскэ стало водой не разлить с разгульной публикой из веселых кварталов, и многие в городе его осуждали за такой «оголтелый разврат». Зато теперь в столице и окрестностях, сколько ни ищи, не найти было ни единого человека, который мог бы заподозрить Кураноскэ в том, что он вынашивает планы мести за смерть господина.

До Киото дошли вести, что в Эдо наиболее непримиримые решили отколоться и действовать на свой страх и риск. Ронины в Камигате уже доверяли Кураноскэ лишь наполовину и питали серьезные сомнения по поводу его плана. Дзюнай Онодэра, крайне огорченный такой ситуацией, пытался их образумить:

— Да погодите вы, погодите еще немного! Ведь столько уже ждали — что ж сейчас трепыхаться попусту?! Ну, валяет дурака командор — так это ж он не всерьез, а для отвода глаз. Ведь мы же условились, чтобы всем вместе разом ударить. Потерпите, не торопитесь так! Совсем скоро уже!

Увещевая то одних, то других, Дзюнай метался между Осакой и Киото.

Не ведая о том, что творится в Камигате, ронины в Эдо приступили к осуществлению своего замысла. В письме Соэмону Харе от Ясубэя Хорибэ говорилось:

«И двадцати человек не понадобится — если наберется десяток верных людей, мне представляется, и того уже довольно будет для того, чтобы наш обет исполнить. Десять человек — и достаточно!»

Когда Дзюнаю показали это письмо, он понял, что дело более не терпит отлагательств, и в крайнем расстройстве направился к Кураноскэ.

Командор, против ожиданий, спокойно выслушал новости.

— Если кто не хочет с нами идти до конца согласно первоначальному плану, делать нечего — пусть уходят. В общем-то клятва наша о единстве, в которой мы расписались, дело давнее, и я уж собирался всем объявить, что от прошлых обязательств они свободны. Есть, наверное, такие, что захотят уйти по другим причинам. Я так полагаю: кто сам захочет, тот пусть и остается, а остальным всем, пожалуй, надо вернуть расписки о присяге. Вы уж этим займитесь, не в службу, а в дружбу.

Дзюнай от удивления вытаращил глаза. Как?! Сейчас всем вернуть расписки?! Сейчас, когда все и так в смятении не знают, что предпринять, разве не будет такой шаг способствовать еще большему расколу в их рядах?! Решение Кураноскэ было как всегда неожиданным, но на сей раз, похоже, он зашел слишком далеко!

— Не понимаю, как же так?! — с суровым и мрачным видом укоризненно вопросил Дзюнай.

— Так ведь все равно многие не прочь отколоться, — усмехнулся в ответ Кураноскэ. — Есть среди наших немало таких слизняков, что затесались в эту компанию только затем, чтобы переждать, пока князь Даигаку вступит в права наследования, клан восстановят и их снова пригласят на службу. Есть и такие, что присоединились к нам, стремясь выплеснуть свою боль от потери господина и поскорее отомстить, но теперь у них совсем другие заботы в жизни… Есть такие, что подумывают податься в торговлю, есть такие, что ради жены и детей молят богов только о том, чтобы еще хоть на день продлили им срок жизни. Будет совсем не вредно для нашего дела, если вся эта публика наконец уберется — все равно для них расписка в присяге только обуза. Для осуществления моего плана сейчас нужны только такие бойцы, что будут единым сплоченным отрядом, а того количества, что числится у нас сейчас, пожалуй, все равно многовато. Я, в отличие от многих, не сторонник демократии. Когда настанет решительный час, я буду предводителем требовательным и беспощадным — если надо, силой заставлю дело делать. Так что, если останется под моим началом человек пятьдесят верных бойцов, я полагаю, этого будет достаточно.

— Может, вы и правы, но все же лучше бы немного обождать. Уж больно время сейчас неудачное для такого размежевания.

— Это верно. Но уж слишком они меня донимать стали. Просто хочется иногда всех этих удальцов привести в чувство…

— Нет, так не годится. Надо еще выждать. Лучше пошлите пока гонца к Ёсиде и Тикамацу — пусть там утихомирят Хорибэ с его дружками. Нужно от имени всех наших соратников заставить тех четверых или пятерых зачинщиков поклясться и дать подписку в том, что они ни под каким видом из нашего братства не выйдут.

— Станут ли они подписывать?

— Станут. Ёсида — стреляный воробей, ему уменья не занимать — он их заставит. Они ведь, можно сказать, как верные возлюбленные. Ну, разозлятся иногда ненадолго… А вообще-то они к вам, командор, никакого зла не питают.

— Да, это так, люди они все хорошие, — качнул Кураноскэ своим мясистым подбородком.

Он пошел немного проводить Дзюная, а когда вернулся, навстречу выбежал Тикара с известием, что прибыл гонец из Эдо. Кураноскэ поспешно зашел в дом. Письмо было из эдоской усадьбы князя Даигаку в квартале Кобики. Взрезав конверт, Кураноскэ переменился в лице, что случалось с ним крайне редко.

Даигаку сообщал, что высочайшим повелением ему велено отправляться в край Аки [148] Аки — провинция на юго-западе острова Хонсю. на попечение главной ветви клана Асано. Это означало понижение в статусе — сам князь отныне лишался положения даймё . Князь так надеялся на высочайшую милость, на то, что каким-то чудом дозволено будет возродить дом Асано на родной земле — и вот теперь это безжалостное извещение…

Итак, все, чего добивался Кураноскэ, пожертвовав своим добрым именем и снося бремя позора, — сохранение клана на его землях — все оказалось напрасным, все — лишь пена на волнах. Имя Асано с этого года исчезнет из регистра самурайских родов.