Дзиро Осараги - Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах

— Почему ты отпустил этого типа? — удивленно осведомился Сампэй Каяно у напарника.

— Потому что задержание разбойника в наши обязанности не входит, — мрачно ответил Тадасити.

Не говоря более ни слова, они продолжили обход. Сквозь частую морось смутно желтело во мгле пятно света от фонаря. Небо, по которому стремительно проплывали стаи туч, по-прежнему было затянуто мглой.

Вернувшись восвояси, Тадасити первым делом доложил все от начала до конца Гэнгоэмону Катаоке. Тот некоторое время безмолвно обдумывал ситуацию и наконец произнес:

— Послушай, Такэбаяси, кто там еще был с тобой? Они что, тоже слышали ваш разговор?

— Нет, я все выслушал один. Никому из наших ничего не говорил.

— Это ты правильно решил. Тут все-таки трудно точно определить, что правда, а что ложь. Его сиятельство верховный советник такой человек, что может, увлекшись беседой, сказать что-нибудь просто так, походя, а сам этого вовсе и не имеет в виду… Любит нравиться людям — такая уж у него натура.

— Да, но если Кира таким образом хочет укрепить свое положение?..

— Этого исключать нельзя. Я тоже опасаюсь… Однако молва гласит, что его светлости Кире не доставляет особого удовольствия манипулировать передвижениями при дворе — ни карьерного роста, ни почестей особых это не приносит, а только нагоняет тоску.

— Хотя, конечно… — угрюмо промолвил Катаока. — Рассказать все его светлости князю значит снова испытывать его терпение… И так уж он переживает, еле сдерживается. Мне тоже нелегко это все дается…

— Если только что в моих силах…

Тадасити хотел сказать, что готов, если надо, жизнь положить за господина, но не смог закончить фразы из-за обуявших его чувств, от которых комок подкатил к горлу.

Оба самурая, мрачно склонив головы, некоторое время сидели молча.

— Хо-хо-хо, — вдруг сдержанно рассмеялся Гэнгоэмон. — Да мы ведь сами себе усложняем существование. Все заботы от нашего же беспокойства и происходят. Ничего нет страшней черного демона сомнения, который гнездится в сердце. Давай-ка избавимся оба от лишнего груза. У нас с тобой ведь одна дорога — верная служба.

Тадасити в ответ только улыбнулся и поднялся, чтобы уходить.

Сам князь Асано отчетливо ощущал ту тревожную атмосферу, что воцарилась в доме. Вот уже несколько дней, отправляясь из своей усадьбы на выполнение служебных обязанностей, он ловил на себе тревожные взоры верных самураев, собравшихся проводить своего господина до дверей.

— Что ж, и ради моих верных вассалов тоже… — говорил себе князь, готовясь претерпеть новые испытания и невзгоды. В такие минуты, хотя успокоения и не наступало, на душе у князя становилось светлее — будто ласковое сиянье заливало укрытые мглой небеса.

Князь Асано предполагал при первой же встрече с Кирой переговорить о том злополучном случае с перестилкой татами . Поначалу он собирался высказать все свои претензии в самой жесткой форме, но, подумав о судьбе вассалов, решил, что необходимо смирить гордыню. Невозможность воплотить в реальное действие то, что представлялось ему правильным и справедливым, доставляла князю страдания. На службе князь держался спокойно и ровно, однако, что бы он ни делал, ко всему постоянно примешивалось чувство глубокой неудовлетворенности и досады. Состояние духа князя Асано можно было уподобить пауку, спускающемуся в пространстве по тончайшей нити: не за что зацепиться, негде остановиться и отдохнуть, а нить беспрестанно раскачивается из стороны в сторону. При виде верных вассалов, которые, похоже, втайне жалели его, он понимал, что сам виноват, но при этом в груди невольно вскипала ярость.

При осмотре резиденции послов князь встретился с главным церемониймейстером. Тот вел себя так, будто бы ничего не произошло, и князь, не в силах долее сдерживаться, собрался выложить начистоту все, что думает. Однако, вовремя спохватившись, он не забыл придать лицу учтивое выражение.

— Ваша светлость недавно изволили давать указания по поводу проведения уборки и подготовки резиденции к прибытию гостей. К сожалению, вы забыли упомянуть, что следует перестелить циновки. Мы случайно узнали об этом от князя Датэ только вчера и поспешили сделать все необходимое. Сегодня утром работы были закончены. Извольте удостовериться.

Вероятно, любой человек на месте Киры затруднился бы с ответом, но коварный царедворец взглянул на собеседника с таким видом, будто понятия не имеет, о чем идет речь. Князь не отводя взора смотрел прямо в глаза негодяю. Правды не утаишь: в конце концов Кире стало невмочь разыгрывать невинность, и он отвел взгляд, но в тот же миг, не желая обнаруживать постыдную слабость, рассмеялся как ни в чем не бывало:

— Ха-ха-ха, вон вы о чем! Так ведь благолепие-то не в том… Ну да ладно уж, ладно…

Повернувшись к князю спиной, Кира пошел прочь, бросив на ходу так, чтобы было слышно:

— Вот ведь как, а! Все деньги, деньги! Денег-то много, небось!

Все слышали эти слова.

Князь вспыхнул, все тело его напряглось, кровь бросилась в голову и кулаки сжались сами собой, но усилием воли он заставил себя сдержаться и спокойно встал на ноги. Он понимал, почему все переглядываются: ему сочувствовали. Присутствующим было его жалко.

— Терпеть! Надо терпеть! — говорил он себе, а в груди клокотала ярость.

Однако вернувшись к себе в усадьбу, князь решил, что неплохо справился с трудной задачей. Оказалось, что на рассудок все-таки можно положиться. Он убеждал себя в том, что теперь главное — довести дело до конца, то есть претерпеть все издевательства и не выйти из себя до окончания визита. Ведь речь шла всего о нескольких днях. Этого наглеца можно просто не считать за человека, вот и все. Правда, потребуется собрать всю свою волю… Постепенно князь пришел к выводу, что иного не дано — только в этом спасение. На душе у него тоже стало много спокойнее, чем во все предшествующие дни.

Еще два дня прошли без потрясений. Вечером тринадцатого числа третьей луны князь пребывал в отличном расположении духа, когда в ворота усадьбы вошел старший самурай Фудзии.

— Что-нибудь случилось? — спросил князь.

— Ваша светлость, до меня дошли очень странные слухи, — осторожно начал Фудзии.

Князь почему-то почувствовал, как сердце омрачила черная тень. Глядя в лицо самураю, он безмолвно ждал продолжения.

Выражение лица у Фудзии было чрезвычайно смущенное, и все его поведение свидетельствовало о том, что самурай крайне взволнован. Должно быть, ему нелегко было приступить к своему сообщению.

— Так что же это за слухи? — переспросил князь.

— Как бы это сказать… Говорят, Кодзукэноскэ Кира недавно был в гостях у его светлости Янагисавы.